Женщина и старинныя теорiи любви

о : |
“РОВЕР:
АКАДЕМ

АЛЕНСАНДРЪ ВЕСЕЛОВСНИЙ

МИШИНА

И

СТАРИННЫЙ ТЕОРТИ ЛЮБВИ

—“——

ИЗЪ ПОЭТИКИ РОЗЫ

788;

Анадемань Аленсанирь Веселовений ©

ИЗЪ ИСТОРШИ РАЗВИТЯ ЛИЧНОСТИ

ЖЕНЩИНА

(ТАРИННЫЯ ТЕОРИ ЛЮБВИ

_ С-ПЕТЕРБУРГЪ

® Типограей А, 6, Суворича. Эртелевъ, 13 <

Средше в$ка привыкли называть вЪкомъ развитя
личности, едва ли пе ограничивая это поняте какимъ-
то соединещемъ безграничной свободы съ культомъ
личной силы. Сопоставленное съ общественными пред-
ставлещями классической древности, гдз главнымъ
фактомъ, поражавшимъ изслдователя, было подчи-
нене личнаго идеала гражданскому и государетвен-
ному, такое поняте еще могло находить себ% выЪш-
нее оправдан!е; но оно оказывается крайне несостоя-
тельнымъ, какъ только мы распространимъ сравнене
въ другую сторону и съ средними вфками сличимъ
Вепал5ватсе. Личность предполагаеть прежде всего
самосознаве, сознаше своей особенности и противо-
положности къ другимъ индивидуумамъ, своей отдЪль-
ной роли въ общей культурной средЪ. Если она вы-
ражается пзлымъ комплексомъ отлич! и одиночныхъ
признаковъ, которые уже выдЪлились изъ типа, и на-
зываются хараклеромъ, то, съ другой стороны, немыс-
лима безъ борьбы и долгой выработки, предшество-
вавшей выдфлен!ю,-—но борьбы, пришедшей въ ©о-
знане и успокоившейся въ чувств побфды. Понятно
посл» этого, почему личность развивается въ эпохи
богатыя борьбою, но вмВет% съ тВмъ богатыя и резуль-

татами когда извфстное прошлое устранено во имя
4*

4

новыхъ принциповъ, сознательно стачовящихся на,
ихъ м$ето и ложащихея въ основу характеровъ; по-
нятно, что только въ пору рёшительнаго переворота,
въ истори европейской мысли, когда средневЪковое
мросозерцане принуждено было отдать долю своего
владычества античному, могли выступить Лютеръ и
Дэжьордано Бруно, Макьявелли и Рабль.

Средше вЪка остановились на формулЪ типа, и не
добрались до личности; и они не миновали борьбы, и
много ея выпало на ихъ долю, но ни одной они не раз-
рышили, оставивъ вопросы открытыми для будущаго:
эпоха исканя, ожидавшй и попытокъ, гдф какь будто
не люди, а как-то впровыя силы движуть исторей,
церковь и имиеря, массовыя движея и сословныя
предшятя, и чудо иногда спускается на землю на
помощь людскому безеилю, и ЛИЧНОСТЬ постоянно вВы-
гораживается высшей иниплативой. Какъ въ самомъ
ДЪлВ было развиться индивидууму, когда среднев*-
ковый человЪкъ былъ буквально заброшень самымъ
страннымъ разнообраземъ культурныхь элементовъ,
съ которыми надо было сосчитаться ,‚—а. у него не было
силъ найтись въ ихъ подавляющей масс? Бытовыя
предавя народа, остановившагося на начаткахъ
эпоса—и наслЪде римекой цивилизащи; терманская
королевская власть—и призракъ римекаго император-
ства; не забытыя вфровашя отцовъ—и христанство;
тысячи разнообразныхь вМянЙ и столкновешй-—все
это искало улечься и кристаллизоваться; во средне
вЪка прошли въ поныткахъ кристаллизащи: иногда,
казалось, что тоть или другой принципъ возьметъ
верхъ, и Европа очутится гигантской теокраз ей, или
построится въ одинъ силошной кристалль имнери;

Б

но все это проходило безелЪ дно; вскорЪ исчезали вея-
ке намеки на построене, и въ безравличной масс
культурныхь фактовъ снова можно было различить
отдЪльно бфгупия струи, безъ связи и посредетва, не
примиренныя въ выешемъ орхганическомъ единств%;
потому что чувство новой формы еще не прояенилось,
и не явилось совнане того новаго принципа, который
моть бы творчески объединить разрозненные элементы,
а изъ старыхъ ни одинъ на столько не силенъ, чтобы
овладфть остальными. Въ такихъь обстоятельствахь
возможно было между пими развЪ сплочене, или фор-
мальное усвоен!е, гдЪ неглЪ было ни развиться личной
ИЕИаАТИВ В, НИ СКаЗАТЬСя таланту, й ЦЛЬНОСТЬ ДаВало
всему то изъ культурныхъ началъ, которое было коли-
чественно преобладающимъ. Такимъ, естественно,
являлось эпическое мросозерцане, которое христан-
ская пропов$дь и классическая культура застають
на почвЪ, гдЪ впослЪ дети ино преимуществу разви-
лась драма средневЗковой истори. Италля и страны
съ исконнымъ романекимъ населешемъ стоятъ въ этом
отношенти въ особыхъ усломяхъ. Характеръ среднихъ
вЪковъ въ литератур®, жизни и общественныхь отно-
шеняхь по преимуществу эпическлй, т. е. личное раз-
вите подчиняюний массовому. Говоря-——эпичесвяй, мы
не думаемъ утверждать, что вс друте культурные эле-
менты, привходивиие въ эту пеструю цивилизацтю,
въ немъ окончательно претворились, подчинивитиеь

‹ его творческой сил, но принятые случайно, не найдя

оцЪнки своему м7ровому содержанию и не перейдя въ
плоть и кровь, они формально укладывались въ рамки
тотоваго мгросозерцатя, какъ античныя колонны въ
ингельгеймскую постройку Карла Великаго. Это только

6

усилило то впечатл не формализма, тиничности, вь
противоположность индивидуализму, которою вообще
отличается эпичесвй складъ мысли. Изъ пЪени слова
не выкинешь, потому что оно урочное; мысль отлилась
въ тавя опредленныя слова, такъ закрфилена рие-
мою, что ей трудно изъ нея вырваться, какъ будто вы-
хода не оставлено для ея развитя, и она осуждена,
вЪчно повторяться въ тфхъ же словахъ п съ тою же
риемою. Герои сВат8оп8 Че себе какъ будто оттиски
съ одного и того же клише, болфе или мене ясные
или затертые, но вЪчно съ однимъ и тёмъ же содержа-
вемъ и однимъ обликомъ. Мечъ у рыцаря всегда
острый, стальной, съ золотою рукоятью, ярюй, свлт-
лый; его конь всегда быстрый, горяй, гасконскай
либо арабеый или аррагонск1й; щить—выпуклый,
крёпЕЙ, добрый, золоченый, полосатый; шлемъ—
круглый, зеленый, полосатый, блестяций. Самъ онъ
непремённо обладаеть страшною мощью, грозными
очами, сильною рукой, умнымъ взглядомъ; его волосы
ОЪлокуры, тогда какъ, наобороть, старика намъ по-
етоянно рисуютъ съ цвЪтущей (т. е. бзлой, какъ древес-
ный цвЪтъ) бородою или смфшанными (т. е. съ про-
сёдью) кудрями; женщиныр—съ свЪфтлымъ челомъ—
кровь съ молокомъ, бБлою грудью, чистымъ, прекрас-
нымъ тБломъ. Даже то, что есть въ челов к чисто
духовнаго, сводится къ немногимъ постояннымъ отли-
ямъ: рыцарь, если только онъ не причисленъ къ зло-
дЪямъ и предателямъ, всегда вфжливый (ВоНзсй), му-
зкественный, ботатый, храбрый, сынъ именитаго че-
ловзка, честный, славный, сильнаго, взрнаго, кр№н-
каго духа, достойный такой-то похвалы, такой-то по-
чести. Но и его подвиги отличатся тою же роковою

т

кд Щщ=ищыЬ

т

однохарактерностью; разница, въ какой-нибудь подроб-
ности, въ сочетанти обстоятельствъ, протягивающихь
иной разъ нить однообразныхь приключеншй. Если
забыть услов1я эпоса и взять во внаман]е только ваЪит-
ность выражен1я и стиля, заключаеть Тоблеръ *),
ничего нЪтъ легче представить себЪ все богатство ста-
рофранцузекой эпики произведенемъ одного лица.
Самые лиричесне порывы чувства подчинены той же
законности эпическаго повторевя: т же весеныле
физ1олотическле порывы въ начал и непремфнный
привЪть веснЪ, либо вздохи по уходящему лЗту, и
ватфмъ все та же старая реторика страсти, вращаю-
шаяся въ избитой колез однЪхь и тзхь же фразъ.
Впечатльн1е отъ всей этой лирики, гдЪ веего скорЪе
ожидаешь выражевля личности, какое-то массовое:
за немногими исключенями, вс миннезингеры и тру-
бадуры похожи другъ на друта, и здЪеь Дицъ приве-
денъ быль къ соображешямъ, которыя Тоблеръ повто-
рилъ почти дословно, ограничиваясь изученемъ ста-
рофранцузскаго романа. И не только въ выражеви
страсти—въ политическихь намекахъ сирвентезъ, въ
нападкахъ на римскую курю и пороки духовенетва—
одно и то же томящее однообраз!е, такъ что во они, за
исключешемъ какото-нибудь явнаго фактическаго на-
мека, могутъ служить разв для огульнаго опред ле-
я идей взка и никакъ для частныхъ изыскашй кри-
тики, которая вздумала бы останавливаться на, мелоч-
ныхъ процессахъ историческаго развитя. Веб ми нрав-
ственными учешями и соцальными теорлями овладЪлъ
формализмъ: стоить только познакомиться съ средне-

+) ЯезенгиЕ 1. УбШетрзусво зле, ТУ, 2, стр. 157.

8

вЪковымисборникамивърод УМаапкез Везсвеаетйет,

УУтзБеке, Веппег’а и др., не выключая даже Бег

УТА15е Ве Са56 Томазина уоп ет аеге, стоящаго отчасти
на почв романской цивилизащи,—чтобъ убЪдиться,
какъ энически монотонно передаются во вефхь одни
и т$ же правила обыденной морали, вЪчно выдаваемыя
ва новыя.

Тавъ было въ литератур, потому что самая жизнь
была опутана обрядомъь и обычаемъ, ихь взковыя
опредлешя связывали вся личный порывъ, веяюй
шатъ человфка оть колыбели и до гроба. Ему иначе
нельзя было и двигаться, какъ по ихъ пути; путь спа-
сеня, какъ и путь осуждещя, полагался для воВхъ
одинъ и тоть же; о блаженствахъ рая, 1а сое 4е1 Ра-
га4150, имълиеь очень опредвленныя представленя,
и они однообразно манили всякаго, какъ однообразно
запутивали весьма опредфленные загробные страхи.
Нонятя о правЪ выражались цёлымь рядомъ эпиче-
сенихъ формуль, оковавшихъ вс отношенля обществен-
ной жизни, какъ обычай разъ навсегда установилъ
отношешя домашн1я. Когда впослёдетвя открыте
римекаго кодекса обЪщало оботатить его содержаемь
юридическля понятя вфка, онъ очутился въ рукахъ
темныхъ глоссаторовъ, спорившихъ о преимуществахъ
папства и имперли, простою формулой, такъ какъ отъ
ботатства античнаго философекаго умозрё я, зав-
щанвнаго среднимъ вЪкамъ Боэщемъ, не осталось ни-
чего, кром$ вншнихъ щалеклическихь праемовъ да,
силлогизма и эпически-формальной распри между
реалистами и номиналистами. Такъ наслфл1е антич-
ной мысли поплатилось своимъ внутреннимъ смыеломъ
особенностямъ средневзковаго мросозерцашя. И съ

9

христанствомъ случилось нЪчто подобное: оно застало
на мВотЪ массу обрядовъ и миеовъ, въ которыхъ выра-
зились своеобразныя релимМозныя представлея въ
ихъ проникновеши съ жизнью; застало извЪетный ко-
денсъ нравственныхъ понят, освященныхъ культомъ
и обычаемъ;: и оно поступилось своимъ чистымъ о-
державемъ, обстановилось новою обрядностью, со-
вдало легенды и свое нравственное учене прЁурочило
къ существующему. Такъ относительно высокое поло-
жене женщины, отведенное ей въ послашяхъ апостола,
Павла и писантяхъ порвыхъ отцовъ церкви, замЪняется
у средневЪковыхъ моралистовъ, стоящихъ на почв®
церкви, тЪмъ одностороннимъ воззремъ, котораго
лучш примфръ представляютъ притчи о злыхъ же-
нахъ. Шерръ не надивится такому результату: съ одной
стороны ему припоминаются доблести германской жен-
шины по Тациту, съ друтой апостолъ Навель, Авгу-
стинъ и Тертулманъ, и онъ не знаеть, какъ изъ всего
этого могь выработаться средневЪковой тижъ. Но если
овфдфыя, сообщаемыя римекими памфлетистами, по-
неволЪ односторонюя, то и вмяше церкви было на
столько же одностороннее: призванная учить, отводя
явычниковъ оть нлотскихь побуждеый къ жизни
духа, очень естественно, что она скор$е останавлива-
лась на такихъ общественныхь явлен1яхъ, которыя,
казалось ей, отступали отъ ея идеала, были грЪховны
ей надо запугать плоть, и она дЪйетвовала боле отри-
цательными средствами: злыя жены привлекли ея
внимаше передъ добрыми, а средневзковой складъ
мысли помогъ этимъ женамъ обобщиться въ. эническай
типъ злой жены, раздутый до нельзя послёдующимъ
развитемъ аскетизма.

10

Мы не можемъ не остановиться здесь еще на одной
сторон средневзковой жизни, тЪено связанной съ-
тЪмь же направлешемь мысли и отчасти въ немъ ко-
ренящейся: мы говоримъ объ узкомъ развилёл сослов-
наго начала, кладущемъ отпечатокъ на все обществен-
ное устройство. Какъ личность еще не успфла выдви-
нуться изъ условнаго эпическаго типа, личная инища-
тива разорвать путы обряда и обычая, такъ естествен-
ное поняте народности едва намЪчено на широкомъ
фонЪ средпевЪковой истори, и общественныя силы,
въ ней дЪйствуюпия, исчерпываются столь же услов-
ною категор1ей касты. Церковь и имперя, рыцаретво
и духовенство, горожане и пародъ, поднимающийся
велЪдъ за городами: весь смысль средневъковой жизни
въ этомъ рёзкомъ разграничения сослов{й,въэтойархаин-
стической постепенности, нашедшей свое высшее вы-
ражене въ феодальномь порядк% рыцарства и чино-
почиташи римской 1ерархш; потому что о народ еще
никто не думаеть, города еще только начинають до-
биваться самостоятельнаго голоса, въ петорти: пока она
въ рукахъ двухъ сословй, ставшихъ передовыми велд-
стве предав1й германскаго бытового устройства, слу-
чайностей завоевашя и культурныхь вмянЙ. Какимъ
образомъ такое сословное разграничеше должно было
повщять на эпичесвй формализмъ мысли и устойчи-
вость общественныхъ представлен, отличающую сред-
невЪковое развите-—понятно само собою. Сословное
начало непремЪнно ведетъ за собою извЪетнато рода
косность, туго поддающуюся втянямъ; въ каст® вея-
кое предавше, какъ ни мало оно осмыслено, сохра-
няется тЪмъ крФиче, чфмь условнфе самый принципъ
дВлевя, мышающий постоянному обмЪну силъ. При-

у

и

бавимъ къ этому, что средневЪковая сословная кате-
тор1я переходила далеко за предБлы естественной на-
родности и потому лишена была естественной почвы,
которая могла бы давать ей самостоятельное содержа-
ше; одна церковь распространялась на всю Западную
Европу, ея интересы связывали безразлично все ду-
ховенство, какой бы страны оно ни было; нЪмецкое
рыцарство подавало руку французекому въ борьбЪ ли
съ маврами, въ крестовыхъ походахъ или предпрая-
мяхь противь городовь,—и крестьянское движеве
быстро охватывало страпы, раздьленныя естествен-
ными и политическими границами (крестьяненя войны
ХУТ стол я; солидарность французекихъ и нидер-
ландекихь тородовъ въ ХЛШУ—ХУ вв.). Такое отсут-
отые народной базы съ своей стороны приводило къ
еще большему застою развит, и когда впослЪ дети
объявится необходимость въ новомъ сошальномъ прин-
ции, который бы обновилъ разваливцийся обие-
ственный ортанизмъ, ни рыцарство, ни духовен-
ство не дадуть его: рыцарство изжилось до су-
масшедшихъ подвиговъ Ульриха фонъ - Лихтен-
штейпъ, до Забе-Магипо Мурнера и разбоевъ по
большимъ дорогамъ; оно даже проходить безъ шуму,
перекладывая въ мелкую прозу звучные стихи ево-
ихь поЭмъЪ, когда-то отвфчавшихъ дЪйствительно-
сти; церковь дфлаеть еъ ХГго вЪка безсильцыя
попытки обновлевя, которому не изъ пея суждено
выйти. Новый припципъ является въ истори съ
новою силой городовъ, помогающей народному коро-
левству развиться на обломкахъ сословнаго строя; по-
томъ и первое обновлев1е церкви пойдеть но слЪдамеь
пароднаго протеста.

12

Намъ кажется, что эпичесый складъ среднев ковой
жизни и сословная замкнутость, ставшая его обще-
ственнымъ выражен1емь, равно выгоражявають поня-
т1е о самостоятельноети и самоопредЪлен!и, которое
мы привыкли соединять съ личностью. Не только вся
жизнь была напередъ опредЪлена до мелочей всякаго
рода условностями обычая, примЗты и повЪрья, но
челов иъ иначе и не являлся, какъ въ указной сослов-
ной рамкЪ: онъ непрем$нно былъ или рыцаремъ, или
духовнымь лицомъ, либо вилланомъ, неся на себЪ
всю подавляющую массу сословныхъ ограничен. Изъ
числа эпитетовъ, однообразно очерчивающихъ средне-
вЪковаго героя, всего страннзе насъ поражаютъ эпи-
теты сословнато характера, которые заимствованы отъ
роду-племени: р$дко поминается рыцар. чтобъ его
не назвали сыномъ того, либо другого д, ваго мужа,
и не только при первомъ упоминанйи его ‚Но и знослд-
стыи, когда, повидимому, ничто не вызываетъ подоб-
нато указашя, кром% эпической распущенности пЪвца
и его любви къ полнот% пфсеннаго разсказа.—Но сред-
невЪковые моралисты предлатаютъ вамъ еще болЪе
знаменательныя указав1я: вослитаве рыцаря, коню-
шаго, искусъ монаха становятся предметомъ особыхъ
спещальныхь трактатовъ, подобно тому, какъ писа-
ись трактаты о соколиной охот% и ратномъ дЪЪ \).
«Наетавленйя правителю», многочиеленныя, какъ буд-
дистемя №Насазта., протягиваются по во мъ среднимъ
вфнамъ, начиная оть Ею Вошало до элегантнаго
произведен1я Караффы ае’Маааа1ют и биуШаое Вааё.

т) Вь старо-франпузекой литературЪ извЪетны: Ге Чоеблия! @ез
Ъопз зегуНенгз, ез Гетиклез, Чез ЯЦез, ез Тетатпез хлал1 605 и т. п.

18

Въ ХУ вкз маркизъ де-Сантильяна пишеть свое зер-
цало придворнато челов$ ка. ВездЪ одна и та же сослов-
ная нравственность, не выходящая за предёлы касты,
изъ которыхъ каждая руководится своими особыми
принципами, мало обязательными для всякой другой.

Насъ этотъ вопросъ интересуетъ въ особенности но
отношешю къ положенлю женщины. Известно, какое
видное м%ето она занимаетъ въ истор1и личности, ка-
кимъ нлодотворнымъ началомъ въ поэз1и сказывалась
всякая попытка признать за ней индивидуальное зна-
чен1е—хотя бы, на первыхъ порахъ, на степени инди-
видуализирования страсти. Это извиняетъ слздующий,
довольно подробный анализъ Въ ХИТ_Х\У вв.
Франческо да Барберино пишеть свой Везоттено
еПе аопие *. Онъ предполагаетъь дать наставлене
женщинамъ воёхъ возрастовъь и общественныхъ отно-
шея: дЪвушк%, невъетЪ, замужней, вдов и т. п.—
Но всякое наставлеве строго сообразуется съ ея м-
стомъ въ лВетниц® сословй. Это отражается и на вн ш-
немъ распредвлеши книги 2). Другое дЪло дочь имне-
ратора, либо вЪнчаннато короля, другое—дочь мар-
киза, герцога, графа или барона; на третьей степени
стоить дочь гербовато рыцаря (сауаНек да ;сп40), либо
именитато судьи или медика, или другого именитаго
человЪка, котораго предки, какъ и онъ самъ, «ум$ли
содержать честь (шах\фепег опоге), въ чьемъ дом во-

т) Мы цитуемь по издачнйо Мая (МИало, ЗИуевы1), принимая
нкоторыя иеправлен!я текста, предложенныя Гальвани (Ргорирпа-
фоте, алло ТУ, @1вр. 1е2: Веррилепбо деЙе долие @1 М. Етале. ва
Валь.).

=) Тибход. рр. 84—5 (Е дпефю Нуто 218 —Союмюпе орлипо вол
зеппо раязаге).

14

дились или водятся рыцари» 1). И затёмъ размЪры,
если не самый принципъ, нравственно-обязательнаго
еще разъ м5няются, когда идеть дЪло о «дочери купца
или простого человЪка, не знатнаго родомъ, какихъ
много, ремесленниновъ и другихъ, изъ которыхъ иные
богаты`и хотять жить на благородную ногу, хотя имъ
и не прилично слишкомъ высоко лёэть въ гору» *).
Ниже авторъ спускается р%дко, въ его предетавлеви
масса не имЪла никакого прочнаго сословнаго строешя,
онъ даже опасается, чтобы сопоставлене съ нею иные
не приняли за безчестье?), и потому, слегка коснувшись
(раке ХТ ХТУ) должности горничной (сатемета), слу-
жанки (3егу101а1е), няньки (`АНа) и рабы (зеМала),
онъ ограничивается быстрымъ обзоромъ тЪхъ различ-
ныхь положешй, въ которыхъ можеть найтись жен-
щина рабочаго класса: цирюльница (фах ега), булоч-
ница, (охвата), зеленщица (&тессо?а), ткачиха, пряха,
мельничиха, курятница, молочница (сырница), нищая,
торговка, послушница, трактирщица—на все это отве-
дены 4 страницы изъ 309 цЪлаго трактата. И авторъ
готовъ бы подвести подъ рубрику «женщины простого
сословтя», 41 сошипе або, даже тВхъ несчастныхъ и
раепутныхъ, которыя за деньги продают свою честь,
еслибъ ето не Удерживаль естественный стыдъ ^). Во
всфхъ другихъ случаяхь онъ строго держится сослов-
ной точки зрфя, и если иногда, забывая свои кате-
гори, подаеть облая правила, то всегда съ наставле-

1) №. рае Т, р. 84—5.

2) пла.

3) ТЬ. р. 53-4 (Ог 110 ди 61 дпе О’аюиалы стаа ТП шо
афге 2тапб!, све дейе зол 61 воута).

4) шыод. р. 87.

15

н1емъ, чтобы всЪ пользовались ими, насколько кому
нужно и прилично. «Я не думаю раздЪлять (по ео-
слоямъ) эту третью (главу), ни дВлать различе по
степенямъ: потому что здЪеь поданы нзкоторыя общия
замфчавая, предостереженя и наставлетя, которыми
казкдая можеть для себя воспользоваться, взявЪ въ
расчетъ свое полозжене и зване, и стараясь быть умЪ-
ренн%е въ тЪхъ вещахъ, которыя. лучше предоставить
тому, кто поважн%е» *). И въ другомъ мЪет® онъ повто-
ряетъ тотъ же наказъ—не выходить изъ своихъ сослов-
ныхъ границь и почтительно относиться къ выше по-
ставленнымъ, потому что не случайное богатетво д-
лаетъ ченовЪъка, а добродЪтель—и порода, прибавияеть
спохватившись Франческо 2). Это опредЗляеть и сте-
пень требовавй, и степень потребностей: если отъь обык-
новенной женщины ожидается, чтобы она не была
слишкомъ товорлива (рагЦега), то королев, поста-
вленной въ друмя условя, разр шается и гораздо
больше. «Вы хорошо знаете, что если королева иной
разъ хвалится и говорить свысока и зо множествея-
номъ числ, то въ простой женщин» это неприлично» 3).

ДфвушкВ царскато рода авторъ предоставляетъ
учиться чтевю и письму: «еслибъ ей случилось остаться.
повелительницею страны или вассаловъ, она, такимъ
образомъ, можетъед латься способнЪекъ правлен!ю» “).
Высшему сослов!ю онъ уже боится позволить это за-
няте (зоуга дфаезвюо тобою Моп во Беп сВ’10 мы 91а),

1) Раце Ш, ел. рае ТУ, етр. 52.

2) Рае И, р. 15 (С№е Гахеге поп 1асе—11 диеНа, ср’& Рахете, е
1а пайопе).

3) Раце У, р. 137, сл. райе ХУТ, р. 257.

4“) Раше Т, р. 45.

16
подъ тВмъ предлогомъ, что оно можетъ дать сильную
пищу соблазну; онъ готовъ совефмъ его отеовфтовать
даже тфмъ, кто готовится въ монашеское зване (о
]1одеча, ав] по апеог 41 диезе), еслибъ не боялся оскоф-
. бить его чтителей, —но его заставляетъ говорить
правда 1). Что касается до дочерей купцовъ и другихъ
подлыхъ людей, то въ нихь это занял1е не только не
похвально, но достойно порицашя *). И далЪе, чёмъ
ниже мы спуекаемся по общественной сокаёлЪ, тмъ
меньше правъ, но тёмъ менЪе и стенительныхъ усло-
вй: воф они достались на долю высшаго круга, отдан-
наго всякаго рода формальностямъ прилищя и обы-
чая,-—не даромъ въ немъ туже сохраняется извфетная
традищя общежительности, только что эпическое
«вЪжество» стало тамъ этикетомъ. Къ низшимъ клас-
самъ авторъ, очевидно, мене требователенъ: онъ рас-
ширяетъ для нихъ свою программу; для нихъ, правда,
обязателенъ рыцарсый идеалъ (бгаепдо зё Ш аеи
созфити, рагфе Т, стр. 53), но не въ той степени (р12Пап-
@0}а рта 1агоа, №.), потому что, не пользуясь полной
мфрой преимуществъ, соединенныхъ съ положенемъ,
они по справедливости освобождены и оть его отфене-

1) Рае Т, рр. 49—51.

*) Ш. р. 52. Въ другомъ м8етЪ своего труда авторъ предиолагаеть
замужнюю экенщину грамотною и на такой конець рекомендуеть ей:
81 1191 (РОНео деПа поза Ооппа ш ргйшиа), Е’з’еНа раоёе ’Ойею
апеог аб; (Ро! а 9 ево запы Им, е Бао) 091 01 Пезреге, её пиргеп-
Чех зотрте. (Рахфе У, р. 148). ТВмъ строже выборъ чтенйя для произнес-
шихъ иноческ!й обфтъ у себя на дому (Р1 даеПа сВё 3 зиа саза АБо
ртезае 91 ВеНе1юге); Ост ЧтаНавю, е МочеШе 9 азлохе (Е 1есеет
9’Атте, е зиеНали с0озе) Тазяло а диеПе сре пе! топдо вопо (Ратфе
УТЪЬ р. 188 и 190). |

и

ый 1). Такъ неразборчиво переносить авторъ поняття
своего крута на друге, инже стояще и потому являв-
нцеся чЪмъ-то недоразвивиимея, служебнымъ по от-
ношен1ю къ его собственному; онъ забывалъ, что каж-
дый изъ нихъ по идеф вЪка окруженъ быль не менфе
эпическимъ формализмомъ своихъ обычаевъ и прим тъ,
на столько же обязательныхь для него, на сколько
общество автора, какъ болфе развитое, уже успло
отойти отъь нихъ и отнестись къ нимъ критически.
Такъ онъ еще вЪритъ въ колдоветво и дурной глазъ
въ суевфрные рецепты и привораживанье, но уже от-
совзтываегь древй свадебный обрядъ—еыпать жито
при вступлеши въ домъ молодой ?).

Изъ приведенныхь цитатъ ясно, какъ интересны
для характеристики средневЪковато быта и средне-
вЪковой женщины въ особенности наставлевнтя Фран-
ческо да Барберино. Это заставляеть пожалёть, что
съ твхь поръ, какъ Гальвани возобновилъ гипотезу
Федериго Убальдини, Мальябеки и другихъ, о принад-
лежности части МоуеШио нашему Франческо, никто
не сдфлалъ его предметомъ особато изслфдованя. А
между тьмь онъ его положительно заслуживаеть. То-
сканецъ родомъ, въ эпоху начинавшейся самостоятель-
ности тосканской литературы, уси вшей отчасти устра-

+) Рае Т, р. 45. Све доалю еШ?8 шазетоте,—@азнбо Ба ра опог,
св’а, то в диаз1 здеето.

=) Раце ХУТ, р. 285 (Мой Ы Н@аг @ даеПе уапвад1-—Спе з0по
аи 10, е пол р1асе10по а 00) и вообще стр. 281-—9; стр. 148, 280—
281 (СВё рег1о Нво ваагдахг & рез Но— С№6”] виагао сотгозаре 10 зресе 10),
248—4: Мои @аге а 1ог сама (Маюртаг сова а {а 1 хайфепехе), № 1ебах
1ок соНе зеёе 1е этиие; Е пов | шеахтеввах 1а, поббе т ргоуа. (Сл. ночныя
позвадки вфдьмъ); 256 (ш9оу1о; 276).

ь. ВЕСВаОВСиЙ. $

18

нить вмяне французскихъ и провансальскихь образ-
цовъ, онъ все еще не можеть отъ нихъ отдфлаться, но-
тому ли, что четырехлтнее пребыване во Франщи и

при Авиньонскомъ дворЪ (1809—1813) оставило на.

немъ свои слЪзды, или въ немъ не было достаточно
творческой силы, чтобы принять все это въ плоть и
кровь и не остановитьея на внфшнемъ подража-
ниш. Онъ не только цитуетъ по преимуществу трубаду-
ровъ,—вся его дБятельность носитъ на себЪ иеклю-
чительно прозансальсвый типъ: таковы его канцоны
въ дониЪ КостанцЪ, которая, канъ и въ Сопу о Данте,
объявляется аллегорей; его Босищевы @’Амюохе и
Те] Весоплето е Чет созйши аеПе дотпе. начатые
около 1290 года, и потерянное для насъ Е1ог 4 поуеПе,
по содержантю и заглавию подходящее къ Е1оте ае’ло-
ТН монтальгскаго монаха. Онъ и въ язык не избЪ-
таетъь провансализмовъ и, если пишетъ та сотой
уо]еаге!) ‚то зат мъ чтобы быть понятнымъ большинству
(рег 1а чеще?), особенно женщинамъ. Такъ научаетъ
его въ введети къ Весопленюо мадонна Опезбафе: «Я
хочу, чтобы твоя рЪчь не была темна и мотла быть
понята всякой женщиной; ты не будешь говорить въ
риемахъ, чтобы изъ-за риемы не удаляться отъ настоя-
патго смысла; но чтобы порой доставить удовольстве

т) Раце Ц, р. 56.

2) Раце ТУ, р. 88. Противоположене фезфо уо]сахе и безфо 1ебе-
тайе, можеть быть, имФеть здЪсь и другое значеше, не спещально язы-
коваго различя. Воть самое м%ето: ТУ] 6 (т. е. въ Ооспшепи @’аллоге)
000 безфо уосахе рег 1а бенфе (СЁ?а ра поп & Ицепделе), Е шбогпо а
ЧаеПо пи фезво Тебегае, (Рег сБ1 за, е узе). Е ро! игпо апеог 61
ЧоезЯ де (боп еБ10зе 1еМегай; Гоуе з’а@неоп бабе зниеНалие,
(Е сопеогалле 91 по аНг 4её И), Ое зах] е ШПозой. ее.

в

читателю, ты пересынленть (твой разеказъ) хорошень-
кими нЪенями (200601е%е) и въ примфръ приведешь
игривые разсказы (БеПе поуеПеве). И буденть ты го-
ворить но народно-тоскански, примфшивая кое-что
подходящее изъ народныхъ языковъ тВхъ странъ, въ
которыхъ ты всего болфе жилъ, выбирая хорошее,
а негодное оставляя. Все это о народномъ языкВ мы
говоримъ тебЪ ради дамы, побудившей тебя (къ труду),
достойной всякой любви и почитан1я» *). Это тотъ же
нр1емъ, что и у Дапте, только ето филологичесый
такть, отраничивавиийся выборкой изъ итальянских
нарзий, шелъ уже въ уровень сътЪмъ нашональнымъ
самопознашемъ, которымъ Итащя опередила всю
Европу; тогда какь Франческо еще стоить на сослов-
ной почвЪ среднихъ вЪковъ, когда латинсюй языкъ
былъ языкомъ церкви и науки, провансальсяй—язы-
комъ рыцарской поэыи и т. д. Въ этомъ отношее]и онъ
представляеть явлеше анормальное: эпигонъ труба-
дуровъ въ половин ХТУ вЪка (1264—1348), въ эпоху
развитя городской жизни, приведшей еъ собою но-
вые принципы нравственности и болЪе свободныя
формы общежития, онъ продолзжкаетъь серьезно вфрить
въ состоятельность рыцарскаго кодекса. какъ онъ быль
разработанъ трубадурами. Этоть кодексъь онъ лучше
всего выражаетъь въ его общихъь положеняхъ, такъ
сказать, въ разрзЪ, въ томъ, что въ немъ было для
всЪхъ обязательнато, обычнаго, не идеальнаго, безъ
порывовъ паеоса и увлечея, которые иногда выво-
дили трубадура на встрЪчу новому идеалу, не осуще-
ствимому на почв исключительно сословных инте-

1) Ииго@., рр. 81- 2.
9*

20
ресовъ. ДЪвушка, женщина, какую представляет
намъ Франческо, не идеальная, а такая, какою она,
была въ дЪйствительности, какою не могла не быть
при услощяхъ извфетнаго этикета и строгой обряд-
ности жизни. ДЪвочка (рэпе а) царекаго рода должна
была постоянно находиться при матери и старшихь
и никогда не выходить въ общество мужчинъ безъ по-
вволеня, безъ сопровожденя дядекъ и мамокъ (фае
о а); того и гляди, что при народ кто-нибудь съ
ней пошутить, и отъ того причинитея ущербъ ея чести.
На людяхъ пусть не поднимаеть глазъ, потому что ум-
ный человЪкъ по глазамъ тотчасъ угадаеть и мысль
(Го’мепанпепю аеП’аго1 сохазо10), и та умна, кто
такъ умфеть ее скрыть, что никто по наружному виду
до нея не доберется. Къ разтоворамъ ей надо прислу-
шиваться, научаясь хорошимъ словамъ, а не стараться
говорить самой, потому что легко ошибиться къ своему
вреду и стыду —неурочная рЪчь плодовъ не приноситъ;
Сенека, Соломонъ и мное друме хвалять молчали-
вость, а ОзоНио Во7ао]а сказалъ при случа, что ва-
блуждается тотъ, кто, говоря, думаеть извлечь пользу
(СШ уцо1 раНавао фгазте, КоПе репчег асвоеЦе). Веь
ея дёйствыя должны отличаться стыдливостью: это ве-
ликая добродтель. Если къ ней обратятся съ вонро-
сами, пусть отв$чаетъ, но говорить тихо, не дБлая
излишнихъ твлодвижеюнй; въ дбвочк$ излишняя под-
вижность означаеть избалованноеть, во взрослой—пе-
ремЪичивое сердце. Въ ЪдЪ надо быть умЪренной и
нить мало, чтобы не вкоренилась дурная привычка:
и мужчинЪ пьянство неприлично, тмъ боле жен-
щин$. За обфдомъ не наваливаться на столъ и локтей
не класть, мамк»% на шею не вЪшаться и голову руками

21

не подпирать; и если вообще рекомендуется молчали-
вость, то здфсь особенно *). Отець ли, мать ли, или
подруга попросить ее сп$ть,—не заставлять просить
себя слишкомъ долго и ифть тихо, опустивъ глаза и
обернувшись лицомъ къ старшему. Также и плясать
слфдуеть скромно, не подпрыгивать какъь скоморош-
ницы, чтобы въ людяхъ не сказали, что она, повихну-
лась (СЬ’еНа за @1 поп Гегто ибеПе® о). Та же скром-
ность, но вмЪегв съ тфмъ и заботливость, рекомен-
дуется въ туалетЪ: още 10 Зешахо *) сказалъ, что та
красота боле нравится, которая прочн®е, а прочие
та, что остественнЪе.—Ахать и громко ем%яться не
слфдуеть, потому что показывать зубы неприлично;
точно также и плакать надо про себя, втихомолку,
а не голосить. Ни божбы, ни дурного слова; пуеть
чаще обращается къ своимъ наставницамъ, научаясь
у нихъ и у матери добрымъ обычаямъ, какъ стоять въ
перкви, какъ молиться и говорить Рабех пожег. Если
случится, что какому-нибудь кавалеру поручатъ прозо-
дить ее, или подбадить ее на лошадь, либо въ экипажь
(п саба оуег сахтеха), пусть едЪлаетъ это, екромно по-
давъ ему руку, стыдливо окутавшись (4е’ за01 рати
таза) и потупивъ глаза. Въ эту пору можно, если
покажется, начать обучать ее и грамот%, лишь бы на-

1) Правила, какъ держаться за обфдомь, часто вотр$чаютея въ
средневковыхьъ сборникахь поучен!и, начиная съ Ге ХХХ соцезе
91 вау! Вопуезига 4е 1а Ейуа, изданныхь В1опде! и недавно Мус-
сафлей, до Тесмофаги, переведен. Себаетьяномъь Брандтомъ.

2) То бешауо, упоминаемый здесь, очевидно 1ю Зешахо @ Ва,
съ именемь котораго въ Итал соединяли такое зке множество тради-
щонныхь изреченй, какь и съ именемь стредневЪковаго Катона.
Мапи, издатель 0! Веоппенф, этого не пояеняетъ.

22

ставницей была женщина и вообще особа хорошо изв ст-
ная: потому что дов®рчивость причина многихъ золъ,
и въ этомъ возраст® все принятое прочно укореняется.

Нерехоля затёмъ къ другимъ условямъ, мы без-
различно встрчаемся съ тфмъ же характеромъ по-
ученйй при меньшей строгости въ приложени. На, сте-
пени, напримфръ, родовитаго рыцаря дЪвочкЪ позво-
лительно боле играть, гулять съподругамии смЪяться,
но и боле пртучаться къ труду, вязать, игить и пряеть,
чтобы было чфмъ отогнать скуку, когда выйдетъ за-
мужь; наконець, и на случай нужды—вЪдь еще не
извЪетно, какъ. можеть повернуться судьба. Не худо
также, чтобы она знала, готовить на кухн%: тотъ только
и умЖеть хорошо подать (фасПате а4 ип яетоте), кто
самъ лакомка и знаеть лакомые кусочки, какъ о любви
товоритея, что не умФегъ о ней говорить того, кого
не коснулись ея стр$лы. И авторъ векорЪ затЪмъ
прибавляеть наставлене—ине принимать ласки и по-
цфлуевъ оть мужчины, развЪ оть отца, да и то заеты-
дившись, чтобы и относительно другихъ стыдливость
перета въ привычку. Подарки исключаются, потому
что вызывають на взаимность и ведутъ за собой дур-
ную славу. Дфвушка низшаго класса поставлена, еа-
мыми услонями жизни въ еще менЪе ст$енительное
ноложене: ей надо работать дома и внЪ дома, необхо-
димо часто выходить, и тутъ некогда думать, обута ли
она, причесана и одфта ли, какъ сл$дуеть 1).

Мы покончили съ КавейШа; елфдующая глава *)
приводить насъ уже къ дЪвушкЪ (С1оуаше), къ воз-

1) Вее выше изложенное извлечено изъ Т чаети.
2) П., раёе П.

23

раету, въ которомъ, какъ говорить Соломонъ, трудно
судить о человЪкВ, что изъ него выйдетъ. А между
тЪмъ, всБ выглядываютьъ себЪ ‘невфсту въ этомъ воз-
растЪ, и по немъ устанавливаютьъ свой выборъ. Ноло-
жене дЪвушекъ въ высшей стенени затруднительно:
въ цЪлой книгф не прописать опасностей, какимъ онЪ
подвержены, какъ относительно Бога, такъ и для чести,
которую мы называемъ мрекотю. 'Туть требуется боль-
шая острожность, и тёмъ боле чЁмъ выше обществен-
ное положене. Нрежде всего рекомендуется дЪвушЕкЪ
затворничеетво: не показываться ни у окна, пи на бал-
кон или у дверей и ни въ какомъ общественномъ
м$етЪ; подавать видъ, что ей непруятно, если кто ее
увидитъ, и если случайно она на кого-нибудь взгля-
неть, не улыбаться и не останавливать на немъ глазъ,
потому что иногда коротый взглядъ обнаруживаеть
долгую любовь; не разь бывало, что по неосторожному
взгляду заключали о любви, о которой никому и не
енилось. Всея жизнь должна сосредоточиться дома:
на людяхъ бывать лишь случайно и насильно, и тогда
тихо, скромно, молчаливо; дома, при своихъ, можно
поговорить и повеселиться, иногда (пра Наба) сиЪть
какую-нибудь хорошую н\Ъсенку (А1сива ФеПа е опезва
сапиопейа); или наставница ея займется музыкой,
если сама она еще не умзетъ играть на ше720-сазпопе,
мол или арфЪ, приличной знатной дамЪ (с6’8 Бей
Ча отап @оппа), лишь бы не на какомъ скоморошьемъ
инструментЪ. И зд$еь снова приводится на память,
чтобъ учила ее тому женщина; если она не живетъ въ
домЪ, а только приходить учить, —не худо, чтобы при
урок$ присутствовала одна изъ наставниць. Въ саду,
котда, старния плетутъ вЪнки, и ей захочется сдфлать

_ 24

то же, пусть выбираеть самые свЪние и мелье цвты
и еплететъ себЪ гирлянду, которую мамка ей наколетъ,
потому что ей неприлично имЪть зеркало. Если у ней
нфеколько гирляндъ, она можеть снять, какая ей
менЪе нравится, и отдать припрятать, чтобы она какъ
не попалась въ руки человЪка, за ней ухаживающаго
(@’а1сипо атташе); точно также не сл$дуеть одфвать
тотовую гирлянду, которая случайно нашлась бы въ
саду, если ей незавЪдомо, что сплели ее гулявиия съ
ней дамы. Все это для предупреждещя, но и для при-
влечен1я вм$етб: авторъ, наприм®ръ, совфтуетъь д%-
вушк$ не слишкомъ часто ходить въ церковь, потому
что чёмъ вещь рЪже, тёмъ дороже, на рёдЕйЙ металлъ
больше и охотниковъ; если же на б$ду у ней какой-ни-
будь природный недостатокъ, то чВмъ меньше его ва-
мЪфтили, тёмъ лучше. Можно молиться и дома, длин-
ных молитвъ не нужно, лучше короткая, но искрен-
няя, она вЪрнЪфе доходить до неба, потому что Господь
взыскиваегь сердца и не ищеть колфнопреклоненй
(Е Пю поп уа сегсапво Риг гошрег @ ошоссМа).
Когда молишься, не дфлай, какъ тф, что просятъ У
Бога сохранить ихъ цвфть лица и б$локурые волосы,
послать имъ нарядовъ и сдфлать ихъ красивыми надо
всЪми.

15 же самыя правила прилагаются съ обычными
ограничентями къ другимъ кругамъ общества, только
что здфеь самыя условя возраста мотутъ иногда
повести къ усиленной строгости дисцинлины. Дф-
вушка, высоко поставленная въ обществ, самымъ
положевемъ своимъ гарантирована оть нескромна-
го взгляда и тому подобныхъ возможностей; на 6о-
лфе низкой соцтальной ступени эту выфшнюю та-

85

ранттю должно замнить усиленное чувство само-
сохранещя.

Дфвушка т%мъь боле должна беречься: если
кто засмотрится на нее, ей не надо показывать виду,
что она это замфтила, и не сл$дуетъ удаляться тот-
часъ же, а немного погодя, какъ будто за чБмъ-ни-
будь друтимъ. Еели кто, говоря съ ней, предложить
ей что-либо противное ея чести, сд$лай такъ, какъ
будто его не понимаешь, и пе смотри на него потомъ,
чтобы овъ не заключилъ изъ того о твоемъ сочувствия.
Если это случится разь, не говори о томъ никому,
дабы пе дать повода къ враждЪ и жестокимъ распрямъ,
которыя изъ того проистекають; если предложене
повторится, отв чай съ видомъ оскорбленнымъ, что онъ
сумасшедиий и дорого поплатится ва свое безуме, ито-
гда же сообщи обо всемъ матери, которая уладить д$ло.
Главное туть: стараться избЪтать новыхъ поводовъ
къ разговору. Можеть случиться и такъ, что къ тебЪ
подошлютъ какую-нибудь переметчицу (а1сипа тев-
заслета), тогда надо ее встрЪтить такъ, чтобы ей
уже никогда болфе не захотфлоеь вернуться. Но
теперь такое. время настало, вздыхаеть авторъ, что
та считаетъь себя лучше другихъ, за которой болфе
ухаживають: одного она водить за носъ, надъ дру-
тимъ смфется и до тзхъь поръ шутить съ огнемъ, пока,
пгутка не обратится въ дЪйствительность.

Слёдуюция дв части *) предетавляють по отно-
шеню къ предыдущему и посл$дующему какъ бы
добавочныя статьи, но въ нихь-то всего боле выра-
зился характеристичесый складъ средневЪковой нра-

1) Рае ПТе ТУ.

26

воучительной мудрости. Въ первой говорится о д$-
вушк%, засидфвшейся безъ мужа; настоящая пора
полагается 12-ти лфть*); во второй о томъ, какъ ей
быть, когла, засидфвшиеь, она, наконець, выйдеть
замужъ. Въ ней уже нить прежней наивности, но
она и не состарилась: оттого ей рекомендуется во
всемъ золотая средина умЪФренности, р1е па тпа-
ыега, бетирегада, 2), Умренносйь въ нарядахъ, въ вы-
раженти радости и горя, въ отношеняхъ къ мужу;
надо избЪфгать разговоровъ о любви, показывая
простодушное незнане въ ней, и какъ она совсёмъ
не искала замужества, но рада, что все тажъ случи-
лось. Самыя неестественныя, случайныя положетя
подводятся такимъ образомъ подъ рубрики условнаго
обычая, и во всемъ зам тно отвутетьте идеальнато эле-
мента. ЗасидЪвшейся дЪвушкЪ не дають покоя
страсти, въ ней происходить борьба, сильные враги
ее окружаютъ, готовые воспользоваться ея довЪр-
чивостью, потому что это воврастъ, легко поддазю-
и йся обману, склонный къ запретнымъ наслазкде-
нзямъ. Оттого ей опасно слушать новеллы и кан-
цоны и трактаты любви, не надо употреблять торя-
чительныхь яствъ, и вино пусть будетъ ея вратомъ,—
въ винЪф— корень сладострастя, сказалъ мудрецъ
(П заую). Много помогаеть молитва, хоропю также
носить на себф топазъ, ум6ряющй плотеве порывы,
но главнымъ образомъ: «люби честь и честную молитву,

1) Стр. 78: раззая И фофеел ап зепла паг баее10.—-Таковь быль
римевЁИ обычай, перепедиий и кь древнимь хрисманамъ. См. Ел9-
1В04ек, Оатз®еПиапоеп амз ег ЭепоезсНен ее Вотаз (2-ое изд.), т. 2-ой
стр. 461—445.

=) Рае ГУ, стр. 92.

21

бойся стыда и живи стыдливо, размышляй о низости
порока и—не теряй надежды на почтеннаго супруга».
Вс» завётныя стремлешя прозаически сводятея къ
браку, къ исканю мужа, все горе ДЪвушки въ томъ,
что она еще не усифла пристроиться, и мадонна
Раепта не иначе ее утфшаетъ, какь завфренемъ,
что не все замедлившееся потеряно: №1 0211 6088,
31 реке, зе фагда 1) Ни слова о томъ, что собетвенно
мы называемъ. любовью, о поз первой встрчи и
ухаживавя, о Чотпедат провансальцевъ, однимъ
словомъ, о всемъ томъ, что у трубадуровъ и минне-
зентеровъ идеально окрашиваеть реальное выражене
страсти. Чо строгимъ узаконенямъ средневфковой
нравственности любви не полагалось, или мы только
не признаемъ ее нодъ облекающими ее обычными
формами, потому что не въ силахъ перенестись с0-
вершенно къ условямъ жизни, ставшей для насъ
далекимь прошлымъ. Нельзя, напримръ, не в0-
знаться, что изображевле бракаи первыхъ дней ва-
мужества не лишено у нашего автора 7) известной
доли поэзи, но эта ноэзйя обычная, обрядовая, эпи-
ческая: это та же поэзя, какую предетавляеть сва-
дебный обиходъ любого народа, еще не вышедшаго изъ
эпическато строя; чувствуется, что въ ночвЪ, на ко-
торой стоишь, культурныхъ элементовъ количественно
больше, но принципь, ихъ объединяющий, одинъ и
тоть же тамъ и здЪеь.

Авторъ хотёлъ бы тотчасъ приступить къ дБлу,
т. е познакомить насъ съ дфвушкой, лождавшейся

*) Рае ТП, р. 79.
2) Раще У.

28

мужа (@аррой св’ еПа е зтаща а] тагИо 1), но онъ
предлатаеть напередъ н*%еколько общихъ совЪтовъ
невЪет$, съ постоянной ссылкой на существующие
въ странф обычаи (сопяЧетафа ]’ пвапта @е1 1юео.
р. 98, диеЦа шашета, п1040 еб оззегуаюта СБе да &
раеве, р. 101 и т. п.). Стыдливость и боязливоеть
(уегооста, фетепиа е рапга)—вотъ что должно отли-
чать её; въ день обручевя, скромно потупившись,
она не должна подавать руки первая, а подождать,
чтобы ее взяли, будто силой; на заповфдныя слова:
согласна ли она (у0]е” уо1 сопзепте), отвфчать лишь
по третьему разу, и чВмъ она моложе, тёмъ боле
чиниться и показывать сопротивлея. По окончания
обряда ей слЪдуеть еще нЪкоторое время оставаться
съ дамами и съ мужемъ говорить немного и боязливо,
какъ будто она вошла въ дремучй лЪеъ, изъ кото-
раго нЪфть выхода (зыуа тоНо @иова). Бываеть,
что въ тоть же день ее ведутъ въ мужшй домъ; въ та-
комъ случа она можеть пофсть чего-нибудь у себя
въ комнатБ, чтобы на людяхъ показаться умфренной
и т. п. Переходя затёмъь къ свадебнымь обрядамъ,
авторъ съ любовью останавливается на описанти ко-
ролевской свадьбы, предоставляя вс$мъ другимъ клас-
самъ примфняться къ этой обрядности въ большей
или меньшей степени. Намъ это описаве тёмъ дорого,
что оно позволяеть составить приблизительное по-
няе о степени свЪъжести, съ какой въ клаесахъ,
сравнительно развитыхъ, сохранялись старые энпи-
ческе обычаи.—Невфста прибыла, изъ близка ЛИ,
изъ далека ли, и отдыхаетъ передъ обфдомъ; тутъ она

1) ТЪ. ор. 98.

29

знакомится съ дамами и другими доманними, и вомъ
кланяется скромненько, и тестю и тешф особливо.
Она не словоохотлива, не спрашиваетъ сама, а если
ее спросятъ, отв чаеть, и тогда говоритъ тихо, не-
много и робко. Но воть раздались звуки музыки,
и поэть пускается въ описаше пира, ожидающаго
молодыхъ. За ботатетвомть бытовыхъ красокъ, на ко-
торыя не поскупилея художникъ, иногда трудно уло-
вить очертан1я картины. Попытаемся.

«Воть наетаетъ время пира. Звенятъ трубы и всяве
инструменты, сладкйя иЪсни, а кругомъ что за веселье!
Цвфты и зелень, ковры и шелковыя матери (2епбаН)
стелютея по землЪ, по стфнамъ парча (@таррл @1
зеёа), украшенная бахромою и шитьемъ. Веюду з0-
лото и серебро, столы наставлены, постели подъ
покрываломъ, комнаты убраны, кухни полны различ-
ныхъь яетвъ, слуги готовы къ услугамъ, и между ними
много дввушекъ. На улиц идетъ турниръ: по бокамъ
крёпве балконы, закрытыя лоджди, много рыцарей
и храбраго люду, много дамъ и дфвушекъ великой
красоты.— Старушки затворницы, обрекийя себя на,
служеше Боту, должны быть угощены на дому.—
Наконецъ, приносять вина и дессертъ, фрукты раз-
нато рода. Птички поютъ въ клЪткахь и на крышнъ,
прытаютъ олени, косули и лани; въ открытыхъ са-
дахъ, откуда разносится ароматъ, тоншя собаки
ОЪгають взапуски; испанскя собачки нЪжатея
на рукахъ дамъ, но столамъ расхаживають попугаи,
летають соколы, кречеты, ястребы, коршуны; у две-
рей готовы осфдланныя лошади, всЪ двери настежь,
а въ залахъ ученые сенешалы и друйе служители
ваботятея о порядкЪ, сообразуясь съ качествомъ

прибывшихъ тоетей. ЗдЪеь хлЪбъ только крупича-
тый (41 таппа). И какое ясное стоить время! Новые
красивые фонтаны бьютъ по разнымъ м%Ветамъ».

Снова раздаются звуки трубъ, и женихъ является
сь своими провожатыми; дамы приводять невесту
и сажаютъ ее за столъ. Разговоръ идетъь про любовь
и веселье; одна, невеста молчалива, говоритъ лишь по
необходимости, не позволить себЪ замфчаюя служа-
щимъ: она смущена, но такъ, что, кажется, одинъ
только страхъ м%шаетъ ей быть веселой: Зо раига
1е ушса Ц аЦебо. Хорошо ей, прибавляеть наивно
авторъ, вымыть руки предварительно, чтобы передъ
об%ломъ, при общемъ омовенйи вода не оказалась
слишкомъ грязной.

По окончаши пира пъкоторыя изъ дамъ отпра-
вляются кь себЪ, друя расходятся по комнатамъ,
и лишь немногя остаются при невесть для ея
охраненя (све а заа сага збаппо). Вс къ ней под-
ходять и утфшаютъ; товоряеь, что бояться ей не-
чего, что мужъь уфхалъ, и она со веБми нфжно про-
шается и плачетъь: Або, а@д1ю!-—Описане брачной
комнаты и брачнато ложа отличается эпическою
изысканностью: на пологЪ звЪзды, солнце и м®сяцьъ,
по краямъ свЪтять четыре рубина, перина нокрыта
невиданной тканью изъ рыбьей шерсти апа @ ревзсе)
и набита перьями отъ птицы феникса; по одфялу
узоры въ романекомъ стил%: птицы, рыбы и веяке
взЪри, обрамленные винотрадной лозой, вЪтви у ней
изъ жемчуга, листья изъ чудодЪйственныхъ камней,
посреди всего вселенная изображена въ видЪ круга:
тамъ птички сидять въ окнахъ и поють; если захо-
чешь-—-примолкнутъ; тутъ же собаки служатъ тебф,

31

если ихъ кликнешь. Все это обличаетъь фавтаетиче-
ся измышлен1я романской эпохи и не безынте-
реено для истори искусства. Ибвмя птицы нано-
минаютъ намъ подобную же черту въ извЪетной бы-
линз о Дюк Отепановичв и Чурилё Пленкович%.

«Все это ваше», говорять ей мамки, «вы однЪ бу-
дете почивать въ этой постелЪ, а мы станемъ сторо-
жить васъ здесь обокъ». И онЪ показываютъ ей на
смежную комнату, а между тЪмъ, какъ скоро молодая
заснула, выходять потаеннымь ходомъ ни предають
ее мужу (1 адплешо ото а с0зба0. Его точно
также оДЪли. умыли, причесали русыя кудри, опЪ
осталея въ одномъ камзолЪ, у дверей опочивальнн
его раздфвають, и провожатые, равно какъ и мамки,
остаются снаружи. Войдя въ комнату, онъ креститея;
а тамъ свЪтло, свЪтять камни, свфтитея молодая
(Га, зртепаоп отапае, е 1а Ооппа, е 1е ребе): она, ка-
жется, спить. Тогда но данному знаку птички начи-
наютъ ить, сначала тихо, то одна, то другая, по-
томъ громче и громче. Молодая пробуждается во
вздохомъ. Вто тамъ?—Я, тотъ, кого привела сюда
твоя крава.—Она въ смущени, начинаегь звать ма-
мокъ.—Я прогналъь ихъ, отьЪчаеть молодой.—Она
хотфла бы встать н одЪфться, но платье уневено.
«Я прошелъ сюда сказать теб лишь н5еколько еловъ,—
говорить молодой—выслушай меня, н я уйду».—
Но вЪдь это низко! Возможна ли такая измЪна со
стороны человЪка, столь учтивато и разумнато,
къ женщин изъ чужой земли (01 збашо раезе)?
И еще въ его же дом? Я надялась быть здфсь безо-
пасной, а теперь вижу, что мн умереть со страха.—
Молодой, однако, добивается, чтобы его выслушали,

38

и ему позволяють объясниться подъ услощемъ—быть.

краткимъ. «Юная красавица,—начинаетъ онъ,—мудрое
создан е (васр1а стеабига), Богомъ сотворенная въ
такой невиданной красЪ, что всЪ на тебя не нади-
вятся! Откуда у тебя столь прекрасныя очи? Кто
вложиль въ нихь этоть взоръ, вызывающий любовь?
Кто окружилъ ихъ небесными рсницами? Ето уетроилъь
красивыя руки? ГдЪ взяла ты розовыя рубки, и твои
ли это нЪжные пальчики? Кто начерталь эту бёлую
шею и стройный рядъ зубовъ? Откуда у тебя этотъ
небесный толосъ? Скажи, ради Бога, потому что я
пришелъь сюда лишь затЪмъ, чтобы узнать это и,
узнавши, оставить тебя въ поко%». Начавшись на тему
объ измЪнЪ, разтоворъ продолжается далЪе въ томъ
же иносказательномъ тонЪ, иногда напоминая страст-
ные порывы «Ифени пфеней», боле всего приближаясь
къ средневфковымъ аллегорямъ, гдЪ любовь изо-
бражается то охотою, то турниромъ, иногда въ обра-
захъ обады и замка, куда любовникъ ищетъь проник-
нуть подъ покровительствомь Чате Оузецзе п Ве]-
Ассие ?я, но гдЪ Заюцзе и тому подобныя аллегорн-
чесмя силы охраняють дфвственную розу. Когда
молодой изъявляеть желан!е «увидЪть всю твою красу,
чтобы онъ могъ пересказать о ней подробно», онъ елы-
шить такой отвёть: «Грудь моя нЪжная, скромная;
ея бЪлая кожа не знаетъ пятенъ; на ней два сладкихъ
душистыхь яблока, они сорваны съ древа жизни,
что стоить посреди рая... Вокругь тащи меня
опоясало Улдовольствне, Чистота и Н®№жноеть; она
простерла прозрачную, какъ кристаллъ, одежду,
спускающуюся до колфнъ. Тамъ обитаеть Дфветвен-
ность въ золотой, блестящей гирляндЪ; она сильно

_ 88

- страшится, когда слышитъ, что о ней говорятъ,—

но вы услышите: я стану говорить тихо, чтобы не испу-
тать ее» и т. п. *).

Этого золотого вЪнка дфвотвенности добивается
молодой; какъ рыцари на турнирахъ являлись съ
вуалью, либо рукавомъ оть платья любимой дамы,
такъ и онъ обфщаетъ носить его въ сражевяхъ, какъ
символъь любви (Све рошак рег Фо ашог уоббо Ш
фаМасНа). И дЪйствительно, на слфдующий день
молодой король является въ залу съ новымъ вЪн-
комъ н вь корон поверхъ него. Намъ кажется, —и
сравнительное изучеше брачныхъ обрядовъ это под-
тверэждаетъ, —что посл$дняя черта имфеть основане
вполн% реальное, бытовое. Н%тъ сомнфвя, что и это
описане свадьбы, и вся внутренняя постройка трак-
тата Барберино исполнены въ чисто аллегоричеекомъ
стилф; Устошиа, Р1Ласете, Тепетета напоминають
Вошай @е 1а Возе; но яено чувствуется разница,
между аллегорей измышленной и той, которая,
касаясь реальныхь сторонъ жизни, только вложена,
въ готовыя рамки обычнаго символизма. Торжествен-
ное одЪваше и раздфвае молодыхъ, причитантя
невъеты-—достаточно извЪетны каждому, изучавшему
эпическлй обиходъь жизни любого народа; сюда же мы
причиеляемь я взнокъ д®ветвенности, соединивиий
въ себЪ и сотоПа римскихъ невесть и зановЪфдный
сшомЦий, который разрёшалъ новобрачный *); эпи-
ческато склада разговоровъ между молодымъ и моло-

1) Маня, 1Ь. раёёе У, етр. 112—118. |
) Кевбаз, СогоПа, Стешит (у Катулла: Фопа); Уалго: фербути фиба-
схо\. Слиз.Ро!удох! Уего И Пубтайв, Оетпуепбо ия гегот, сар. 1.
А. ВЕСЕЛОВСЮЙ. з

84

дою не въ состояви скрыть отъ нась никакя ретори-
ческя прикрасы. Подъ вефмъ этимъь кроются несо-
мнЪнно бытовыя черты, какъ и въ тЪхъ играхъ, которыя
авторъ относить на трети день посл свадьбы, — на
описания второго дня мы не останавливаемся, какъ
для насъ не интересномъ. Мы товоримъ о такъ назы-
ваемомъ 5110со Ч’атоте. Это была одна изъ многихъ
общественныхъ игръ, оставшихся въ мод% до поздняго
времени, хотя ихъ коренной емыслъ давно затерялся.
Первоначально он№ могли стоять въ связи съ май-
скими празднествами, какъ празднествами любви.
Если это такъ, то мЪсто та0со 4’ атоте среди
брачныхь обрядовъ объясняется само собою. Для
полнаго разумъня слЪдуеть помнить, что между
молодою и молодымъ существуеть обвинене въ из-
мЪнф, стало быть распря, которую слФдуеть покон-
чить миромъ.

«На третЯ день вмфст% съ волнцемъ подпимается
трацозное общество того и другого пола. Дамы при-
ходять и ведутъ королеву въ садь, среди розъ и фла-
локъ. ЗдЪсь собственными руками она начинаеть
плести гирлянду, въ подарокъ королю, птакъ говорить:
«пойди къ набольшему въ домъ (а1 таселог де *озбеПо)
и ничего обо мнЪ не говори, коли дорога, теб% жизнь,
а скажи такъ: дама, которую вы взяли измЪной
(све ща@Цо ауеёе), посылаеть вамъ эту гирлянду>.
Дамы заговорили кругомъ: «Мадонна, скоро же
вы съ нимь помирились, и хороша та война, что
такъ скоро вершается миромъ».

Еофолева. Стало быть, вы совфтуете мнЪ про-
длить войну? А ятакь думала ее покончить, отдавшись
на милость тому, кто ее началъ.

35 _

Домы. Мадонна, вы сами это р8шили, не позвавши
насъ кь совЪту.

И вс кругомь смотся.—А посланная идетъ
къ королю, кладетъ ему въ руку гирлянду и нередаетъ
поручен!е; этотъ сообщаеть его баронамъ, а дВвушка,
пока ждеть отвфта. Такя слова товоритъ король:
«Пойди къ той, кто послалъ тебя; я не знаю, кто она,
но думаю, что та, которая нохитила самую доротую
для меня вещь. Если она поетрадала оть измны
и говорить, что я въ томь виновенъ, то не изм$на,

а мщеше заставило меня обратить на, нее новыя стрЪлы.

И нока она не возвратить мн*% похищеннаго, я все буду
усиливать удары; смерти ей бояться нечего».— Ма-
донна и дамы сидятъ’ ереди цвфтовъ: кто плететь
вЪънокъ, кто поеть, кто собираетъ розы кому-нибудь
въ подарокъ. Вотъ возвращается посланная, вс Ъ оЗгуть
къ ней наветр$чу, смЗясь, и ведуть ее передъ коро-
леву. «Мадонна,—говоритъ она, кол6нопреклонясь—
я умираю: рчи короля поразили меня такъ сладко,
что я не знаю, что и сказать». И она падаетъ въ изне-
можешйя, побфжденная: ей въ лицо бросають розы,
флалки и друге цвфты, но ничто не помогаеть; кругомъ
нея танцуютъ, поютъ, зовутъ ее по имени, шупаютъь
пульсъ, растирають руки. «Я хочу смерти», прогово-
рила она, наконецъ, и бол%е ни слова; туть ее покры-
ваютъ цвЪфтами и ставятъ кресты изъ любовныхъ
лимй.—Другую дфвушку шлеть королева туда же
съ наказомъ-— передать все какъ было, по порядку,
и спровить отвЪта. Она пришла передъ короля, но
еще не усп®ла минозать первой двери, какъ оть лица
его королевскаго величества Амуръ метнулъ свою

стр%лу, которая угодила ей въ сердце; она заплакала.
8%

УвидЪвь ее раненой, король посылаеть двухь кава-
леровъ-— отвести ее въ садъ, разспросить обо веемъ,
и что передала нервая посланная. Они идуть, ведя
подъ руки двушку, которая падала; видятъ великую
королеву, сидящую; оть лица ея распространяется
ян1е, которое мгновенно поразжаеть того и другого.
Туть не помогли ни цвты, ни что другое, они надають
мертвые, а королева смЪется, думаеть, что все это
однЪ шутки и насмшки. Третью посланную она сна-
ряжаеть, на: этотъь разъ старуху, которая случайно
находилась на стражЪ при сад%, она идегь вооружен-
ная и ничего не боится. Такъ наказываетъ ей королева:
«Разскажи обо всемъ, что ты вилжла, и спроси, какой
отвЪть далъ король первой посланной; только ничего
не говори, накъ я тебя паставляла».—СОтаруха прибыла,
ко двору; съ торжеетвомъ встр$чаютъ ее бароны.
«Разсказывай, что новаго», велить сй король.—
Я затЪмъ и пришла; слушайте всЪ, пусть и король
послушаетъ великихъ вЪстей.—«Слушайте, слушайте,
слушайте», звенитъь труба.—Беритесь за оруяче, го-
воритъ старуха, потому что Амуръ сталъ василискомъ
для всякаго изъ васъ, кто только перейдетъ къ жен-
щинамъ. Не сум$ю сказать, гдф тутъ опасность,
только я видфла тамъ уже четырехъ убитыхь. Я
спаелась, потому что Амуръ меня не видёлъ, ни я
его, и это мое счастье: уже много времени тому, какъ
я перестала его бояться. Такъ она сказала, и король
и бароны веЪ поднялись, бЪгуть въ садъ, а Амуръ
туть какъ туть, стрёляеть туда и сода, нанося столько
ударовъ и таюе жесток1е, что еслибъ не множество
врачей, не мнот1е спаслись бы,—а нные убиты. Уви-
ДЪвъ опасность однихъ, отчаянное положене ране-

87

ныхъ, король вмзогЪ съ королевой думають уда-
литься, и веЪ слЪдуютъ за пими, кто съ пропзеннымъ
сердцемъ, кто съ векрытой грудью, иные съ другими
ранами ни ушибами. Отрахъ разбираеть королеву;
она хватается за платье короля, Амуръ ударяеть ее
крыльями по рукамъ въ то время, какъ тотъ ее ут-
шаетъ. Самъ король боится и кричить.—ВЪ$теръ
поднимается, разсВвая цьЪты: тутъ не поможетъ ни
шлемъ, ни стальной шишакъ, щиты ломаются, веюду
опасность; всЪф стремятся выйти, а дверь заперта,
и служители Амура стоять у входи еъ коньемъ въ
рукахъ, и никому не даютъ пощады. Тогда общимъ
толосомъ признають себя побЪжденнымн бароны и
дамы. которыя тамъ былая; веЪф они — илЪнники
Амура, и король п королева, и веЪ толкуютъ, на
какихъ условяхъ ему сдаться; наконецъ, при-
знаютъ его своимъ господиномъ. УвидЪвъ‘ себя на
высотф власти, Амуръ отважно повелфваеть, чтобы
король со своими и королева съ ея приближен-
ными отдали ему честь и повлонен1е (теуетепяа её
опоге), и, какъ скоро это сдЪлано по общему со-
тласю, вЪтеръ упалъ. Вевхъ успоканваеть Амуръ,
велить принести передъ себя раненыхъь и убитыхъ
и говорять надъ ними так1я слова: «Удары мои
таковы, что кто думалъ отъ нихъ умереть, обрЪтется
къ вящей жизни. Встаньте же п не спите боле вы,
казавшиеся мертвыми, потому что я бодретвую; н
раненымъ я приношу избавлене оть смерти».—Такъ
товорить Амуръ, и мертвые воскресаютъ, раненые
ободряются» *).

1) Рае У, рр. 120—5.

Во

На третьемъ днф по замужествЪ кончается по-
этическАй уголокъ въ жизни женщины, какъ предета-
вляетъ ее Барберино.

Мы знаемъ, какото характера эта поэзя, и какъ
ТБ же самыя представленя обусловили вс друмя,
самыя прозаическля стороны жизни, которая идетъ
теперь для женшины одной сплошной трудовой по-
л0сою, никогда не выбивающеюся изъ эпической
формулы. Тань, рядомь съ Олосо @’Атоге, авторъ
предлахаеть молодой двфнадцать разумныхъ пре-
достережевй (сааб), которыя ей необходимо ном-
нить въ первые дни нослЪ брака. Черезь двЪ недфли
она уже вполнЪ женщина, и ей дается новый рядъ
совЪфтовъ, извлеченныхь изъ какого-то философа (№
ПЛювою), Экклезаста, Эмиссена (2), изь собственной
книги автора—Ооспмейы @’атоте, и неизвестной
намъ Табто @ Мадоппа Мосла8 @’Е соо, све в’арреПа
Тафго 4е1 Неса Гагше @е споте, цитуются прован-
сальскле поэты, и какая-то тайоппа Тлва 91 Тюнагев;
изъ Р1ег’а У1ЧаГя приводится нравственный афоризмъ
и въ подтверждене—ето же новелла, изречене изъ
трактата Мессера Ватоп@о 9’Апото: «Знаешь ли ты,
какая женщина можеть быть названа хорошею? Та,
что прядеть и думаетъ о веретенЪ, что прядетъ ровно
и безъ узловъ, та, что прядетъ, и веретено у ней не
выпадаетъ, что пряжу ематываеть ровно и знаетъ, полно
ли веретено или только до половины». Все это толкуетея
иносказательно, напримфръ, что та женщина хороша,
которая всегда ровна, заботлива, не перемнчива,
не развлекается пустяками и т. п.; анамъ напоминаеть
идеалъ дантовскато Каччьятвиды и его женъ, сидя-
щихъ а1 [150 е4 а] реппессНВ1о (Рах. с. ХУ).--Мы вид®ли

89

выше, что и нашь авторъ при воспитаи двушки
совЪтуетъ ей заниматься рукодЪмемъ; теперь, не
довольствуясь 12-ю предостереженями и правилами
философа, онъ непосредственно предлагаеть еще 54
наставлевля, которыми должна руководитьея м0-
лодая жена. Первое, разумЪетея, —любить и боятьея
Господа; но есть и друтя, болЪе частнаго характера:
если, напримЪ$ръ, музъ заказываеть у портного
платье, ей хорошо быть при этомъ, потому что она
знаетъ вкусъ мужа, и что къ нему идетъ. Если онъ
одфнеть обновку, хороша ли она или нЪть, надо ее
похвалить и взглядомъ, и на словахъ; если ему моють
голову, то и при подобныхь житейскихъ мелочах
ей слфдуеть присутствовать.

Наставленя обнимаютъ самыя разнообразныя слу-
чайности жизни: какъ держать себя при пос щения
медика, какъ быть, еслн она замфтить раеположене
мужа къ другой женщинЪ, или если онъ бъетъ ее самое.
Это, разумЪется, не пристойно (авва? з1зсопуеста),
но если бы случилось, то лучпый способъ понудить
его отстать оть дурной привычки есть теризне и
молчане, смЪшанное съ боязнью—е зоНелте фасетг
соп ‘етеита. Если эти выходки повторяются часто,
потому что способъ и степень дЪйствьн бываютъ раз-
личны, смотря но людямь, то надо совфтоваться
съ друзьями и сдЪлать такъ, чтобы причиною всего
представилась она сама, или какой-либо ея просту-
покъ; а тамъ истина возьметь свое 1). Это тоть же
принцииъ, который заставляетъь автора въ другомъ
мЪетЪ присов$товать жен$ смиренно переносить воло-

1) 1. р. 145.

в.

китетво мужа, не потому, чтобы она его оправдывала,
а потому, что такимъь образомь онъ скорфе можеть
исправиться 1). Обычай наставлять жену плеткой
быль очень распространенъ въ средыев%ка ?), и если
Франческо какъ будто н не одобряетъ его въ супруже-
ствЪ, то онъ самъ же и рекомендуеть его для сварливыхъ
женщинъ: «женщина гнФвливая и легко рыходящая
изъ себя р$дко играетъ почетную роль въ хозяйств»,
иногда, ей достается и палкой 3); не худо бы приложить
это средетво и къ тфмъ, что вЪрятъ обманчивымь га-
даньямъ: женщины, часто ходяния къ гадальщику и
возвращающаяся домой обманутыми, —грЪшно на васъ
пожалЪть палки 4).

Мы можемь оставить здфеь наше изображеше
средневзковой женщины по Барберино, потому что
приведеннаго достаточно, чтобы судить о характер®
цфлаго. Изъ плотной сЪти обычныхь формуль, гд%
все предусмотр}но, разечитано и отмчено печатью
однообразя, не представлялось, повидимому, ника-
кого выхода. А между тфмъ чувство не могло ца этомъ
успокоиться, порывы личной мысли проложить себъ
собственную стезю, которая вывела бы изъ темнаго
лЪса традишонной мудрости, должны были сказы-
ваться не разъ. Понятно, что то и другое стремлеше
указывало на какле-то вн-соптальные идеалы, выхо-

1) ТЬ. р. 151.

2) См. Оизор-Тлебхеейв прим. 328 и Водие ют, СЛоззайте 5. У.
КезваЫе.

3) Раце ХУТ р. 255.

2) ТЬ. отр. 256. Бить дЬчей также еовЪтуется, рае ХЛЬ р. 286:
Бабе доалбо тшапоа, О фата, о ребе, о сепеге, о сафопу

еели дитя удариатся о камень, или птица клюнеть: Ра све дие] Баба т
обо 41 успаейа. 1. р. 297. р

41
дивше изъ общества, которое продолзкало жить и ду-
мать по поэтической рутинЪ; понятно также, что ири
существующихь усломяхъ эти стремлевшя оставались
въ зародыит 5 ‚ не пройдя полу-пути, затертыя косностью
окружающей среды. Мы уже знаемъ, какъ эпическая
фраза овладЪла средпевзковой лирикой, сообщивъ
ей однообразе. Формализмъ церковнаго обихода и
условной релимозности, быстро вошедшей въ ту же
колею, полъ вляшемъ преобладающаго строя мыелей,
естественно, пе могъ удовлетворить взрующихь,—и
воть человЪ къ бросаетсл въ бЪтетво, въ лЪеъ, въ горы:
вдали отъ общежитя илодятся монастыри, основы-
ваютсея центры новой жизни, порвавшей всякую
связь со старою. Точно также неудовлетворене схо-
ластикой выразилось бЪгетвомъ въ облаети самой
чистой, самой личной мистики. Не прошло много вре-
мени, какъ ве® эти порывы парализуются средою,
становятся ея функшями, начинаютъ выражать ея
содержане, одфватьея ея формализмомъ; общество
притятиваеть монастырь, подвиги отшельничества
отлились въ условную эпическую форму, даже мисти-
пизмъ получаеть очень опред$ленную дотматику, въ
мистическ1е восторги вносится порядокъ, и легенды
этого перюда напоминаютъ сколки съ одного общаго
тина. То же самое сгремлен1е къ выходу и То же па-
лен!е послф неудачи зам5Заемъ мы и на идеал жен-
щины. Мы обыкновенно встр чаемъ улыбкой стравный
для насъ вопросъ, ноднимавцийся, по словамъ Ностра-
дамуса, на провансальскихъ сот 0’ атлотг: о возмоз-
ности любви въ супружеств%. Между тЪмъ, этотъ во-
просъ характеристиченъ въ высшей степени, выразжая.
наглядно, какъ мало удовлетворялось чувство суще-

42

ствующими услонями семьи и брака, тд зкена играла
страдательную роль, гдЪ дБвушка была только приго-
товленемъ къ женЪ, и не было м$ета для любви са-
мой по себЪ, потому что и женщина сама по себЪ не
понималась внЪ существующихъь общественныхь по-
ложешй. И воть, какъ монастырь становилея вн об-
щества, и мистицизмъ указывалъ на заоблачныя про-
странства, такъ трубадуры начинають строить идеазль
женщины за предфлами семьи и обычая. Искомая
женщина не жена и не дфвушка, она непрем$нно
жена другого, она окружена ве$ми т$ми преимуще-
ствами, которыя дЪйствительность не представяяла—
и, наобороть, лишена ея стЪеневй. Ей придана изв®-
стнаго рода самоетоятельность, которой она не им ла
на дЪлъ; въ попямихь феодальнато вЪка таково было
положжене сюзерена, и она не только вольна распола-
гать собою, но и кь своему любовнику относится,
какъ къ вассалу, который добивается чести быть ея
рыцаремъ; она не приновить болЪе жертвъ, а сама
требуеть жертвь и самоотверженя. ВсЪ прелести
любви и красоты переносятся на этотъ идеальный
образъ, протестуюнй противь дЪйствнтельности.
По слЪдамъ этого протеста, соверигающатося при уча-
спи ностороннято культурнаго предашя, на которое
будеть указано особо, мы послФдовательно доходимъ
до боле отвлеченнаго понимавя любви, до туманныхь
аллегорй Арно Дан1эля, котораго такъ высоко ста-
виль Данте, до платоническихъ грезь Данте и Петрар-
ки, разработывавшихь далЪе струю, впервые откры-
тую трубадурами. Мы признаемъ особое значене этой
страсти къ аллегор1и; это было первое усиле мыели—
отвлечь оть фактовъ ихъ идеальное содержане и по-

48

строить на немъ новый порядокъ вещей. Въ этомъ емы-
слЪ мы и за аллегорлями МогаН 668 признаемъ преиму-
щество передъ эпическимь пошибомъ среднев$ко-
выхъ мистерй, хотя здЪеь разница принимает по-
невол% характеръ спетально-литературный. Но время
побфды еще не настало, и массовыя идеи вЪфка пока
одерживаютъ верхъ. Векор% аллегори Арно Данэля
становятся общимъ мВетомъ, весенн1е вздохи повторя-
ются монотонно, и натоцк1е разговоры о любви ложхится
такой одвообразный эпическ1й колорить, что повые
изслфдователи, трудно перепосяпиеся ца. перожитыя
точки зря, поневолЪ мотли принять за февльное
распространене такъ называемыхъ 010168 @’алпотг,
что въ болышонств» случаевъ было лишь неизбжнымъ
фактомъ эпическаго повторешя. Мы указываемъ здВеь
въ доказательство на ХУПШГ и ХХ части разобран-
наго нами трактата Барберино: 01 сете сотшбепяюон,
Ру шойебы 91 Боппа а Сауа@ете, Апсог 41 Попа а@
а: дааП я1епо,—тлЪ кавалеръ, между прочимъ,
доказываетъ, что женщина ниже мужчины и потому
такъ названа: В рего Гае деЙа Вепуиа, регосеве #*
тев св’ аюКив аНто ааппа@®, н дама зашищается
такой же курьезной этимолотей: е рего деба 6 {е-
тепа, регеь 6 1а {е’юева, е {е стЪегла !). Были и друпя
частныя причины, почему идеалъ трубадуровъ, за-
думанный столь пироко, оказалея столь неуетойчи-
вымъ и непроизводительнымъ: протестуя противъ
крайностей существующихь поняй, касаясь са-
мыхъ насущныхъ требований чувства и личной свободы,

1) Р. 2945. Игра еловъ ненереводимая. Ол. Соелато, 1. ИТ,
в. ХСУШ.

44

оть поневолЪ самъ вдавался въ страстную крайность,
откуда не было болфе выхода, и представлялась одна
лишь возможность-—безконечно вращаться въ одномъ
и томъ же кругЪ повторешй. Но главная причина не-
усиЪха была та, что идеаль трубадуровъ былъ сослов-
ный, рыцарсвй, стало быть, въ высшей степени услов-
ный. Эта исключительность и отсутетые естественной
почвы дали ему захирЪ ть преждевременно, и онъ скоро
долэжентъ былъ уступить свое мето повымъ идеямъ.
Чтобы новыя идеи могли приняться въ жизни, надо
было удалить искусственный сословный принципъ и
тетъ строй мысли, который неизбЪжкно является въ его
сопровождеши. Эту роль принимаютъ на себя города.
Они являются естественными носредннками между
феодалами и вилланами; въ нихъ мирятся сословя,
поступаяеь своею исключительностью; рыцари начи-
нають понемногу строиться въ городахъ, хотя на ихъ
постройкахъ еще долгое время сохраняется отпеча-
токъ феодальнаго замка; народу легче было сходиться
съ горожанами, потому что здЪеь сословная преграда
менЪе чувствовалась, или ея не было вовсе. Такимъ
образомъ, явилась въ жизнь безразличная объектив-
ная среда, на которой рыцарь и вилланъ, дама и горо-
жанинъ мирно сходились къ общему признанию 4че-
лова. Широкое развие торговыхъ сношенй, кото-
рымъ города по преимуществу обязаны своимъ новымъ
значешемъ, расширило умственный горизонть и при-
водило съ собою массу реальнаго знантя: это помогло
подрыть какъ сословную исключительность, такъ и
релит1озную; замкнутость средневЪковой мысли была
окончательно нарушена. Въ странахъ, какъ Итазмя,
и вообще на романскомъ юг%, гдЪ предавя муници-

шя и римекаго сощальнато устройства должны были
сохраниться живфе, все это являлось не столько пе-
реворотомъ или вторжешемтъ новаго принцица въ исто-
рю, сколько естественнымь развилемъ коренныхъ
началъ жизни, лишь временно затертыхъ случайными
посторонними вмявлями. Все, что было сказано выше
о положени средневЪковой женщины, справедливо по
отношентю къ Итали лишь пастолько, насколько и ее не
пощадило вторжене терманизма, и феодальный бытъ
успЪлъ закрЪниться па ея окраинахъ, приводя съ ©0-
бою свой понятя, свою нравственность п поэз1ю тру-
бадуровъ. Что ни то, ни друтое, ни третье не ограни-
чивалось его кругомъ и переходило въ общее достоятще,
тому, между прочимъ, могутъ служить доказатель-
ствомъь трактаты Барберино и спльный провансаль-
ск элементъ въ итальянской ноэзгу первых вЪковъ.
Но это влян!е чуждое, ясно различаемое; рядомъ съ
нимъ народная жизнь должна была развиваться на
своеобразныхъ основахъ, зав щанныхъ римекою древ-
ностью, подобно тому, какъ рядомъ съ поэтическою
школой, воснитавшейся на провансальскихь образ-
цахъ, новЪйшее изслфдоваве открыло несомнЪнные
слЪфды чисто народной поэтической школы.—Мы едва
ли ошибемся, если среди этихъ основъ отведемъ не
посл лнее мЪето предавямъ римскаго городского
устройства, которыя сберегалиеь нетронутыя, хотя и
забытыя отчасти до обновленчя ихъ въ средше в$ка.
Мы, правда, немного знаемъ о нравственной физ1о-
ном1т итальянскаго средневЪковаго города, не знаемъ,
въ какой мЪрЪ развита въ немъ личность, какое мФето
занимала женщина; трудовъ, подобныхъ трудамъ
Вейнтольда, Шерра и въ посл$днее время Райта, въ

46

итальянской литератур%Ъ не существуетъ, и мы не бе-
ремея пополнить этотъ недостатокъ. Но если въ ХШ
и ХУ вфкахъь и даже ране мы нахолимъ личность
вполнЪ развитою, женщину достаточно освобожден-
ной оть условй средневЪковато гинекея, чему дока-
зательствомъ новеллы, тогда какъ на терманскомъ
оЪверЪ то и другое едва начиналось, не въ прав ли мы
заключить, что тамъ дЪйствовали иные принципы,
о которыхъ здЪеь не имЗли понятя, до которыхъ с$-
веру предетояло доработаться тяжелой борьбой?—
Помимо освобождающаго значеня городского начала
вообще, на которое указано выше, были и друйя свое-
образныя усломя итальянскаго развиття, ведпия къ
той же ибли. ВЪковая борьба между панетвомъ и им-
перлей не была для Италии зипть борьбою двухъ прин-
циповъ свЪтекой и духовной власти, но — еще боле
тото—вопросомъ, устоять ли народной самоетоятель-
ности передъ притязавями всемтрнаго императорства.
Такимъ образомъ, здесь впервые былъ поднятъ голосъ
во имя народности противъ сословно-феодальпаго
уклада, увЪнчаннаго императорствомъ и грозившаго
охватить всю Европу. ЧВмъ далЪе, тёмъ боле крЗп-
неть это народное самосознаюе, доходя до паеоса
ЦаНа има Цетрарки; нужды нЪтъ, что онъ проявляется
у него реторически, обуваеть римевй котурнъ, какъ
и въ сновидфяхь Кола ди РАенци, въ увфщатяхъ
Салутаги и позднЪе вь рфчахъь Поркари: водъ звон-
кой фразой часто скрывается очень серьезное требова-
н1е свободы. Съ протестомъ антисословнымъ, который
отличаеть выходь изъ среднихъ вФковъ, соединяется
и протесть личности противъ эническаго строя жизни,
который неизмЪнно сдерживаетъ вс ея проявленя.

47

На эту совмЪетность мы успифли указать уже выше.
Вь Италии это освобождене личноети обуелови-
лось самымъ характеромъ политической борьбы. По-
ставленные между панетвомъ и императорствомъ, изъ
которыхъ каждое пресл$довало себялюбивыя цЪли,
не заботясь о народной политик городовъ, поел дне
поневол$ должны были итти то съ однимъ, то съ дру-
гимъ, смотря по тому, кто подавалъ имъ руку номощи
и искалъ на нихь опереться. Отъ того поняме гвель-
фовъ и гибеллиновъ пе устойчивое; сегодня гвезьфы,
завтра гибеллины, сегодня съ папой противъ импера-
тора, завтра съ упиверситетомъ и кодексомъ Юстиньяна
противъ церкви и ея декреталй. Такая обоюдоострая
роль, созданная обстоятельствами, необходимо под-
рывала вру во всЪ наличныя, общественныя и нрав-
ственныя опредфлевя. Когда критерлй нравды и
добра могъ, такимъ образомъ, мВняться со дня на день
и, несмотря на то, давать законноеть всякому совер-
шившемуся факту; когда этоть самый фактъ отвер-
галея, лишь только обстоятельства нпобузжкдали обра-
титься къ другому источнику права, столь же освя-
щенному традишей,—вЪ$ра въ ея непотрЪшимость
исчезла, потому что созналаесь возможность выбора.
Такъ между политикой папетва н импери, принци-
пами которыхъ оцзнивались до тёхъ поръ вс явлешя
соттальной жизни, созидалаеь втихомолку народная
политика городовъ, пользовавшаяся той и другой
для своих выгодъ и лавировавшая между ними, когда,
полезн%е было остеречьея оть дЪйств1я: когда, говоря
словами Данте,

а, %е На оеПо
Ауегы {ао рагфе рег $6 869880.

(Ратад. ХУП, 68—9).

Это—политика этоизма, несомнфнно вызванная
стремлешемъ къ освобожденю въ смыслЪ народности,
если и допустить, что стремлене ощущалось смутно,
и немноме избранные сознательно выставили его въ
принцигь своей дфятельности. Критерлй этой повой
политики разечеть, вся ифль—въ усов хЪ, и вопросъ
© средствахъ опредВленъ т%ми неразборчивыми отно-
шентями къ панству и имперли, на которыя мы ука-
зывали выше. Однимъ словомъ, средства не разби-
раютея въ виду освящающей ихъ цфли; область п03-
воленнаго въ этомъ отношени не отдфлена отъ за-
претнаго. Вызванная необходимостью протеста, вы-
работанная итальянскими городами, развитая тиран-
ней ХГУ-го и синьорей ХУ—ХУГ-то вЪковъ, эта,
теортя возводится потомь въ перлъь создашя Нрави-
телемъ (П Ришефе) Макьявелли. Къ этой книгЪ обык-
новенно относились съ непонимашемъ; но изъ какого
бы лахеря ни выходила оцфнка, блестящая характе-
ристика невольно выдвигала ее на первый планъ, ее
‚изолировали, передъ ней забывалось все окружеше,
задатки прошедшато и зародыши будущаго. Къ ней
относились слишкомъ лично, слишкомъ близко. Такъ,
стоя передъ колонной античной работы, мы въ состоя-
ни оцнить ее лишь въ мелочахъ, въ тонкихъ лин яхъ
пьедестала, въ р№зьбЪ капители, и, лишь отойдя на
известное разстояше, поймемъ ея органическое место
въ строю колоннады. Только въ исторической пер-
спектив® понимается значене культурнато факта, и
съ этой точки зрЪня намъ кажется, что книта, Макья-
велли едва ли оцнена по достоинству.

Переворотъ въ политическихь теоряхъ не мотъ не
сказаться соотвтетвующимъь развитемъ личности.

49

Не даромъ характеристика и б1ографля занимаютъ вид-
ное место въ итальянской литературЪ первыхь вЪ-
ковъ;: такимъ понимашемъ индивидуальности можеть,
по м$ткому замБчаноо Бурктарта 1), обладазь лишь
тотъ, кто уже вышель изъ опредвлещя расы и разви-
т1я до сознавя своей личности. Эгоизмъ новой подити-
ческой теорли долженъ былъ выразиться именно такъ;
человЪкъ также сталъ эгоистичн%е, когда случайности
исторической жизпи разубфдили его въ состоятель-
ности того эпически-обычнаго уклада, которато край-
нимъ выражешемь были обществениыя теори сред-
нихъ вФковъ. Онъ также сбросилъ съ себя опеку обыч-
ности, начинаетъ самъ себф служить опредзлевемъ,
преслЗдуя свой собственные интересы, пользуясь
людьми и обстоятельствами, или въ борьбЪ съ ними; ста-
рые критери, нравственные и сощальные, отступают
передъ такимъ сильнымъ заявленемъ личнаго прин-
ципа дЪйств1я; они игнорируются, если еще не отрица-
ются вовсе. Туть вс матерлалы для образованя харак-
тера, а мы знаемъ, каке сильные характеры произ-
вела эпоха итальянскихь тираный, республикъ и
кондоттьеровъ.

Лучшимъ выраженемь этого культурнато пере-
ворота въ понямяхъ итальянскато общества служить
литература новеллъ: мы разум$емъ, по преимуществу,
новеллы перваго пер1ода итальянскаго Вепалезалсе:
Боккаччьо, Саккетти, Зег СНоуаши и т. п. Первое,
что мы въ нихъ замВчаемъ,—это отсутегве сословной
тиничности, производящее съ перваго взгляда внечалт-

1) Ме Си 4ег Вепаззалее т НаНеп. Еш УегзиеВ уоп Тасоб
ВитеЕВага& (Вазе, 1860), стр, 328 1-го изд.

А. ВЕСЕЛОВСКЙ. а

Вы. В
лЪше однообраз!я, которое съ художественной точки
зрЪвя можеть не удовлетворить; мы, пожалуй, от-
дадимъ въ этомъ отноше и преимущество мастерскимъ
характеристикамъ клерка, рыцаря, пр1офессы н т. д.
Кентербер1йскихь разсказовъ. Но не надо забывать,
что Чосеръ уже имфлъ передъ собою итальялекихь
новеллистовъ, окончательно порзшивигихь съ иеклю-
читеньностью эпическихь типовъ: что, придя поел
побЪды, онъ легко могъ отдаться ихъ воспроизведенио
съ тЪмъ спокойствемъ, какимъ обыкновенно сопрово-
дается сознане чего-нибудь пережитаго, и какое
необходимо для всякаго художественнаго творчества.
Для наесъ, привыкшихъ смотрФть съ исторической
точки зрЪн1я, самъ однообразный стиль итальянской
новеллы представляется прогрессомъ-—въ смыелЪ оево-
бозжденя человЗка отъ сословныхъ опредЪленуй эпоса.
Тысячи лицъ движутся передъ пами, въ пестрой толи
проходятъ короли и плебеи, крестьянки и высокород-
ныя дамы, шуты и артисты, монахи и султапы-—все
это одни внфшея отли, которыя исчезають въ об-
щемъ крутоворотЪ страетей, общечелов ческихъ раз-
счетовъ и побуждешй, неудержимо стремящихея пре-
вратиться въ дЪло. Веф эти люди перебывали в% самыхъ
разнообразныхь положеняхь жизни и умфли выпу-
тывалъся изъ нихь умомъ и сметкой или погибали 6ез-
временно, когда не разечитали силъ. Иногда, правда,
какой-то странный фатализмь судьбы, съ которой
нельзя сосчитаться, прозвучитъ грустною нотой среди
веселаго дня, а затЪмъ суматоха и шумъ ноднимаются
пуще прежняго. Тутъ выше всего умфлость; ум$нью
найтись во воЪхъ обстоятельствахтъ отдана вся похвала;
за то какой гомеричесвй см$хъ возбуждаетъ наивность

51
супругаили неум$ лое ханжество монаха! Пусть обманъ,
лишь бы удачный, потому что идеалъ удачи царитъ надо
всЪмъ: имъ однимъ, а некакими-нибудь нравственными
соображенями, изм5ряется радость и горе, смЪхЪ и
слезы. Женщина также выитла изъ заклточенности семьи
и свободно движется въ обществ, испытывая зв же
превратности судьбы: любовная интрига смфпяется
кровавой драмой, трязная шутка вызывать двусмы-
сленный отвётъ, и бездомное блуждаше по свЪту при-
водить порой къ тишинЪ очага. И для нихъ покло-
нене обычаю замФпилось культомъ удачи. У вави-
лонскаго султана Беминедабъ—дочь неописанной кра-
соты, но имени Алал1эль, просватанная за короля
де] Сато. Ее снаряжаютъ въ брачный путь, но у
береговъ Майорки корабль разбитъ бурей, и Алатэль,
спасшаяся съ немногими женщинами, попадаеть въ
руки какого-то Регеоп’а @а \№15а]с0, съ которымъ
принуждена жить, пока брать Перикона, Матабо, не
влюбился въ нее въ свою очередь и не убилъ ея перваго
обозжателя. Та зке истортя повторяется потомъ съ двумя
братьями тенуэвцами, потомь съ морейскимъ прин-
цемъ, аоинскимъ герцотомъ, Константиномъ—сыномъ
константинопольскахо императора, и турецкимъ сул-
ланомъ Осбекомъ. Такъ, путемъ убетвь и обмана,
Алалтэль переходить оть одного любовника въ другому,
блатодаря своей губительной красот, и только подь
конець случайнымь образомь попадаеть къ своему
жениху. Ловкая выдумка маскируеть все прошлое,
и она, къ великому удивлению, оказывается такою же
чистой и невинной, какою была прежде. И знаете ли,
какое нравоучене выводить отсюда Боккаччьо? То,

что уста оть поцфлуя не убываютъ, а въчно Иди

52

ются, какъ обновляется луна: фосса фазаайа поп
регде уепбата, ап гпиота, соше @ 1а па. Какъ из-
вфетно, это только анекдотическое приложене того
общахо правила, какъ часто люди добиваются своего
противъ ожидан1я и несмотря на различныя препят-
стыя, потому что на эту тему разсказываются всЪ
новеллы второго дня Декамерона. Но мы не забудемъ
по этому поводу и другого житейскато соображеня,
которое постоянно вертится на язык Баккаччьо и
новеллиетовъ, что скрытый грфхъ на половину про-
щенъ. Ресафю се]афо-—1е72о регдопадо , говоритъ монахъ
Декамерона, снаряжаясь вовсе не къ монашескому
ДФлу, и то же самое повторяеть Сомя въ романЪ
Энея Сильвя, когда, не усифвь помфшать любви
Лукреши къ Эврлалу, которая, по его мннно, могла
компрометтировать его госпожу, онъ подъ конецъ
самъ начинаеть устраивать свиданя любовниковъ.
«Я унотребиль всЪ средства, которыя, по моему раз-
счету, должны были отвратить отъ недобрахо дфла;
такъ какъ все это ни къ чему не повело, мнЪ остается
только позаботиться, чтобы то, чему суждено сд%-
латься, сдфлалось тайно; все одно— вовсе ли не дЪ-
лать или дЪлать такъ, чтобы друпе о томъ не дов -
дались». Это онять одна изъ многочисленныхь варла-
ЩИ на извЪетную тему: достигать цъли, не остановли-
ваясь на вопросЪ, какими путями, и скрывать пути,
чтобы вЪрнЪе добиться или.

Когда въ концЪ веселато карнавала Декамерона мы
встрЪчаемъ блЪдный образъ Гризельлы, онъ поражаеть
наеъ не какъ диссонанеъ, а скорфе какъ умно разсчи-
танный контраетъ, будто вечерьйй звонъ, доносянайся
въ городъ изъ далекаго феодальнаго лфеса. Мы пони-

58

маемъ теперь, почему эта слезливая идеализащя фео-
дальнаго быта должна была въ особенности нрйтись
но сердцу ПетраркЪ, тоже сентиментальному и поклон-
нику трубадуровъ. Опъ даже перевелъ ее по-латыни
(Ое офебепиа её Й4е ихома Мубооза) и любилъ
разсказывать въ круту пр1лятелей; въ этомъ вид слы-
шалъ ее Чосеръ, можеть быть, отъ того падуанскаго
клерика, на котораго отъ указываетъ въ Салщегагу
фае8—

Туш уси Це а 156, умеь па Т
Гоатпеа ах Радо\ме о а уому «юетк,

Аз ргоуе@ Бу №15 мот@ез апа №48 \етК.
Не 15 по\ 4ее@. ал лау1е@ шт №18 сВез$,
Мо\ Со@ отуе №18 зоб е змеЁ 5оо0@ тез!
Еталсев РехгатКк, Фе 1аотеа% роёе,
Но 1515 Чегк, упоз хебфомаие змей
Ерплиура а Кай о{ роебче *).

Какъ бы то ни было, диесонансь или контрасть,
онъ только ярче выставляеть характеристичесвля
особенности всей картины. Мы брались передать
только ея общее впечатл ве: въ ней мнотое должно
поразить насъ; нравственная распущенность, отсут-
стве извЪетнаго декорума, неразд$льнаго для наеъ

1) «Я разекажу вамь повфеть, слышанную мною въ НадуЪ оть
одного достойнЪйшаго клерка, извЪстнаго и словомъ, и трудами. Его
уженЪть,и гробъиадъ нимъ закрылся: Господь да успокоить его душу!
Звали его Франческо Петрарка: онъ быль поэть внчанный и сладо-
отною рёчью паполниль вею Италрю—поэзтей». Сатбегигу фа]ез, е4.
Мне, уу. 2902—1909. СомнЪнёя относительно пребывая Чосера, въ
Италш и его фактическаго знакомства, съ современной ему итальян-
екой питературой-—теперь окончательно устранены, благодаря тру-
дамъ Негбеге”а, КогЫле”а и счастливой находкЪ въ англшекихь
архивахь, которую НегыЪетЕ оповфеталь въ Лашф. Е. тош. п. еп.
Габег.

54

съ понящемъ общежитя; наивность, за которой мы
непрем$нно етанемъ отыскивать заднюю мысль и кото-
рую назовемъ трубостью. Справедливы ли мы, прилатая
такимъ образомъ наити нравственные принципы къ яв-
левямъ прошлой жизни,—это другой вопросъ. Каж-
дый вфкъ имфеть право самосуда; только на почвЪ
выработанныхь имъ самимъ представлей, юриди-
ческихь и нравственныхъ, возможна его историче-
ская оцфика. КромЪ того, каждый кодексъь нраветвен-
ности, если онъ не насильственъ, отв чаетъ или не от-
вЪчаетъ жизни; туть во всякомъ случаЪ есть акть со-
знательноети, въ смысл признаня или отвержевя.
Въ первомъ случа онъ опредфляеть степень вм*-
няемости каждаго дЪйств1я; во второмъ-—кодексь
является упраздненнымь, но самый факть упразд-
нентя говорить, что совершился онъ въ силу новаго
принцина, который вытфенилъ старый и вотупиль въ
его права. Между этими двумя возможностями есть
третья: прежн1я нравственныя представлен1я утратили
свою обязательную силу для общества, хотя и суще-
ствують еще номинально, а между т6мъ никакля новыя
начала не замфнили ихъ въ сознан!и; н®ть ни призна-
нтя, ни отверженя; жизнь живется, руководясь бли-
жайшими практическими цфлями, обходя широве
вопросы права и вмфняемости, а между тёмъ въ этомъ
обходЪ, въ узко-практическомъ разр шеи каждаго
жизненнаго вопроса чувствуется молчаливый про-
тесть противъ доживающаго нраветвеннато критеря,
и собираются незримые матерлалы для построевя
новало. Такъ и въ итальянскихъ новеллахъ первой
поры, въ особенности у Боккаччьо, нЪтъ еще явнаго
разрыва съ прошлымъ: оно такъ удобно для см%ха и

55

для эстетической идеализации, но нЪтъ и отъявленной
критики; и въ то же время мораль, вытекающая изъ
каждаго отдЪльнаго разеказа, незамЪтно подтачиваеть
существуюция условя семейныя, релиозныя и дру-
я, и только поздиъйшему времени предоставлено
возвести къ одному общему принципу эти разроз-
ненные протесты. Вс№ переходныя эпохи таковы:
он нравственно безразличим, потому что он эпохи
создашя, и творческимь усимямъ истори какъ
будто мЪшають прочныя затгородки и опредфлевя,
освященныя давностью. При такой постановкЪ во-
проса обвинятьБоккаччьо въ безнраветвенности такъ же
немыслимо, какъ и Готтфрида Страсбуртскаго въ его
ТристанЪ и Изольд%, когдаонъ такъ оканчиваеть опи-
саше Божьяго суда, который Изольда обошла обма-
НоМЪ:

РА \агф мор веоНепфаегеф,

По а] ег мег Беуаехге$,

Газ аег УП бисетТайе Кг

МУпизсва еп а18 еейп еттпе] 1586:

Ег легеф опае эпоспеф ал,

О& шаг’ ап 11 резиосВеп Кам,

А186 сеГлесе ипа а1зе м1,

А18 ег уоп аПета те%е в01.

Ег’в6 аПеп В6хиёп Ъеге\

Хе аотпеве 00% 2е фтазтейи

186 ех егпезф, 156 ей зрИ,

Ех 136 16 ме зб тай УИ. уу. 15.937—48 1).

1) «Туть объявилось и было доказано передь цёлымъ свЪтомъ, что

побродЪтельный хрисланинъ такой ке вЪтряный, какъ отпашной ру-
кавъ; испытайте его: онъ ладитея и приноравливаетея ко всему такъ
хорошо, какъ только можно желать; разно готовь и на откровен-
ность, п на обманъ, будеть ли это въ шутку или въ серьезномъ
Ви, и яеегца окажется такимь, какимь хотите».

Готтфридъ быль, можеть быть, горожанинъ, не
рыпарекаго рода: это не только видно изъ его ирони-
ческаго отношен1я къ блестящей внЪиности рыцар-
скаго быта, но такъ заключали и изъ назвашя Мезфег,
которое онъ носить въ противоположность УаКег”у
уоп бег Уобегуеае, УоИтгалш‘у уоп ЕвсНепфасй и др.,
которые постоянно называются Нетг. Его м%ето во вея-
комъ случа между новеллистами, его протестъ оди-,
наковаго съ ними характера.

Своею репуташей безнравственности Боккаччьо
одолженъ впервые ХУТ в%ку приведшему въ своемъ ко-
нечномъ развилти къ господству литералурнаго и обще-
ственнаго ханжества. Известно, какъ это случилось.
Эманципатя итальянской жизни и итальянской мы-
сли, начавшаяся при столь блестящихъ условяхъ,
была остановлена, какъ скоро церковь и свфтекая
власть дотадались, что въ одиночку имъ не устоять
противъ новыхъ требоваюй, которыя и могли проя-
виться сильно, лишь благодаря ихъ средневзковой
разладицв. И воть движен!е заторможено, все, обре-
ченное на разрушевне, возстановляется понемногу,
зезуитизмъ старается влить новую жизнь въ обвет-
шалыя формы релиллозноети, снова выставленъ на
показъ нравственный кодексъ, въ который никто бо-
лЪе не вЪфрить; даже сословное начало обновляется
на ступеняхъ принципата, боле искусственное и бо-
лЪе цивилизованное по виду. Вся эта реставрашя
могла быть только вн®шнею, какою и была на са-
момъ дл; жизнь продолжала итти своимъ чередомъ,
по старому пути, но теперь ей приходилось ханжить,
маскируясь въ законность и пряча концы отъ полицей-
скаго взгляда. Новеллисты ХУ] в ка столь же грязны,

57

какъ и прежше, но они уже безнравственны созна-
тельно и потому еще трязнЪе; видно, что они плохо
вЪфрять въ нравственныя сентенщи, которыя пред-
латаютъ въ назидаве, пересышая ими разеказь, но
посреди самой соблазнительной истори никогда не
забудуть оставить заднюю дверь открытой, чтобы
было куда выйти. Такимъ людямъ наивность ВБокка-
ччьо должна была претить; его громкЙ хохотъ надъ
соблазнами духовенства и въ его время вызывал
увфщаня Диждоаккино Чьяни,—а теперь церковь
была всесильна; накопежь, у него проето недоста-
вало декоращй, кулись, флера, который бы драпи-
роваль слишкомъ откровенную наготу. Въ новомъ
обществ онъ былъ неприличенъ, оттого его изгнали
оттуда и запретили Декамеронъ, или, если позволили
вносл®детыи, то оскопивъ его для безопасности.
Въ римскомъ индекеВ запрещенныхь книгь онъ кра-
суется и до сихъ поръ, и вь библлотекЪ деПа Мтегуа
вамъ его не выдадуть.

Такь, съ легкой руки 1езуитекихь пуристовъ,
Боккаччьо прослылъ нечестивцемъ, безнравствен-
нымь; онъ—поэть сладостраея но преимуществу,
рИботе деПа хо: это дазже стало общимь мФетомъ
при опред® лени его литературнаго характера. Зам ча-
тельно, что даже новые изсл$дователи приняли его въ
наслё ще оть старшихъ вмЪстЪ съ массой тому подоб-
наго хлама: потому ли, что, ограничиваясь вн®и-
ностью явлешя, они не дали себЪ труда распознать
его внутреннюю суть, или, не потрудясь нересмотрЪть
акты обвинительнаго процесса, они приняли на вру
его рёшеше. Разумфется, они далеки отъ прежнихь
предразсудковъ и, принимая вердиктъ, напередъ го-

58

товы оправдать обвиненнаго; для этого есть особая
теорйя, по которой что прежде считалось виною, Тол-
куется если не заслугой ‚то внутренней необходимостью з
жизненнымь принципомъ дфятельности. Такъ Шоцен-
гауэру Декамеронъ представляется гигантской шут-
кой Гешя челов ческаго рода, забавляющагося раз-
рушешемъь всЪхь общественныхь перегородокъь и
прилиЙ, которыя противятся соединеню двухъ
любовниковъ и все-таки не въ силахъ остановить Генмя
въ его постоянныхь усищяхь кь создано новыхъ
покольый *). Въ томъ же родЪ попытка Монтэгю —
объяснить замыселъ Боккаччьо, предложенная н*-
сколько лЪть тому назадъ въ стать Веуце аев деих
Мопаез. Декамеронъ дЪйствительно сладострастенъ,
порою неприличенъ, по вЗдь въ этомъ его жизненная
сущность, его эстетическое значеше. Это-—безконеч-
ная Одиссея любви; мгросозерцаше Боккаччьо по пре-
имуществу амурное: любовь представляется ему «не
только господствующею страстью человческаго
сердца, но и главнымь двигателемъ общественной
жизни и настоящимъ властелиномъ свЪта. Она зам*-
нила фатумъ древнихь и свободную волю хриспан-
отва. То, что мы называемъ игрою случая, если хорошо
присмотр ться, не что иное, какъ капризь любви.
Вь томъ, что мы обыкновенно называемъ свободными
рЪшенями нашей воли, придется признать неодоли-
мыя побуждешя той же силы, удачно замаскированной.
Въ ея рукахъ мы какь глина въ рукахъ горшечника,
какъ зерно на лопат вЪятеля. Ея благопрятныя и

*) Веупе бегташоие, 1861, 81 Залмег: Та пару аие де Ра
тои,

59

неблагонрятныя вляшя доходять до васъ рикоше-
томъ, черезь длинную цфиь причинъ и слЪдетвй.
Иногда мы незнаемъ, откуда стряслось намъ неожи-
данное счастье, непредвиднное горе: это любовь
подняла бури, отражеше которыхь мы ощушаемъ
пногда на далекихъ разстояняхь. Весь Декамеронъ
не что иное, как доказательство этой общей т
въ тысячЪ самыхъь разиообразныхь примЪровъ ).
Такая критика, по нашему миЪнпо, не иметь ни-
чего общаго съ исторической: такимъ образомъ дока-
зывали въ былое время, что Макьявелли радЪль о
свобод5 Итами, доводя до абсурда ученя тирашя,
и что Данте быль еретикъ и револющонеръ. При
чемъ туть Боккаччьо? ЗачВмъ не Банделло или Дони,
или кто другой изъ новеллистовъ ХУГ-го вЪка? ВЪдь
то же самое можно сказать и съ тёмъ эже самымъ пра-
вомъ о любомъ сборник? старофранцузскихь фабльо,
въ родз многотомныхъ собрашй 94. РаЛауе, Вагахаи
её Мбоп, ЛИллаЁя и др., наконець, о всемъ современ-
номъ роман, котораго фабула р8дко обходится безъ
любви. Такимъ образомъ, характеристика не доети-
таетъ своей цзли, потому что минуетъ человЪка. Мы
все еще не знаемъ Боккаччьо, его особенностей, почему
онъ не только глава итальянскихь новеллистовъ, но
и творець художественнаго разсказа, который, бла-
тодаря ему, дВлается насущной формой итальянской
литературы, выражая новыя потребности жизни.
Боккаччьо первый сумЗлъ формулировать эти новыя
потребности; и здЪсь намъ остается необъясненной

1) Ветще дез Чех Моваев, 1863 г. 1 ай: Та Палебе ди гой де
Сале.

60

тайна его замысла и прелесть изложеня, его фраза
всегда кадансированная и немного манерная, но на
столько изящная, что она создала школу и теперь
еще находить себЪ ‘подражателей. Какъ ни мало мы
даемъ значеня слогу и какъ бы мало ни принисываля
объективно-поэтическаго значешя ДЛекамерону, въ
такомъ человЪк®, какъ Бонкаччьо, мы не можемъ
отдВлить изложене отъ содерзкашя.Это понялъ Оеттем-
брини: и онъ не прочь провозгласить Боккаччьо по-
этомъ сладострасяя, но его тонюй эстетическй такть
не далъ ему остановиться на общемь м5етЪ. Онъ на-
чинаеть разбирать его по мелочамъ. Обвинене въ
реторичности даеть ему поводъ къ остроумной харак-
теристикВ слога Декамерона, и, начавъ съ вопроса о
форм, онъ естественно приходить къ ея ц$лесообраз-
ности, гдЪ вопрось о содержани поставлялея самъ
собою. Онъ, правда, этого не сдВлаль, я мы думаемъ
помочь ему, пользуясь его же результатами.
«Боккаччьо реториченъ,—пишеть Сегтембрини -—но
эта реторика нравится; у него есть насильственныя
перестановки, но зато въ пер1тод% есть звучная струя,
есть гармотя: слова то спанваются, то обрываются,
то прыгаютъ, то идутъ плавно, будто сельская краса-
вица, у которой тащя въетея на ноходк%. Все это нра-
вится мнВ въ Декамерон, а вн Декамерона-—нЪть.
Почему же нравится? Если я найду тому ращональ-
ное объясневе, во этп недостатки стануть красо-
тами. Боккаччьо—живописень сладострастья. Ола-
дострастный инеть вездЪ квинть-эссенцно наслаж-
ден1я и находить ее тамъ, гд и не думаешь: въ одеж-
дахъ, бьющихь въ глаза пестрыми красками, въ ку-
шаньяхъ, въ ароматахъ, во всемъ;и когда онъ нашелъ

61

ее, онъ всасываеть ее въ себя понемногу, чтобы ея
надолго хватило. Что для другого-—-ничто, для него
драгоцЪнно, онъ дорожить имъ и хотЪль бы обнять
его всёми чувствами; что драгоцнно для друтихъ,
для него—ничто, онъ изллекаеть изъ него ту долю
наслажденя, какая въ иемъ есть, и затБмъ бросаеть.
Выражене слалостраеля должно быть также сладо-
страстно, краепво, безь той наивности, которая, если
уму представляется красотою, для чувства является
грубой; оно должно быть блестящее, манерное, пр1-
украшенное и нарумяненное, какъ сладострастпые
люди. Такъь оно веегда было, таково, по необходи-
мости, и теперь. Греческе эротики, изображаюние
чувственную любовь, манерны въ стил и языкЪ.
Ашогев Лувана-—самое изысканное изъ его произве-
денй; любовь Дафниса и Хлои описана Лонгомъ 0-
фистомъ съ большой аффектащей, которую переводь
Каро только усилить. Какихъ только кончетти и изы-
сканностей нёть вь Ромео и Юли Шекспира? Въ то
время, какъ Галилей и Тассони нишуть серьезно
о вешахь серьезныхъ, стиль изнЪженнаго неаполи-
танца Марини весь изъ цвЪтковъ, антитезь и игры
словъ. Мн кажется, что украшенный слогь-—есте-
ственное выражене чувственности, точно такъ же, какъ
извЪетная изысканность въ нарядахъь естественна въ
нубличныхь женщинахъ. Потому и реторика, и искус-
ственныя конструкщи Боккаччьо, его заботы о кра-
сивомъ сочетанти словь, законченность, какая замЪ-
чаетея въ самыхь мелкихь частяхь его перлода,—все
это отвЪчаеть его замыслу: выразить красоту сладо-
страсття, которую онъ самъ ощущаеть и заставляеть
ощушать читателя. Въ чему подражалъ онъ римля-

62

намьъ, зачЪмъ не провансальцамъ? Потому что сладо-
страсте—божество для язычниковъ, не для христанъ,
и у римлянь описано привлекательно; потому что у
провансальцевъ вотр$чаются примЪры грубой страсти,
не той утонченной, какая возможна лишь въ обществЪ
въ высшей степени образованномъ, но и вь высокой
степени испорченномъ. Вы не стали бы удивляться,
еслибъ куртизанка, оставивъ обычный костюмъ, взду-
мала изобразить изъ себя греческую или римекую
даму; въ этой новой одеждЪ она легко можеть пока-
заться привлекательн®е. Боккаччьо умЪлъ такъ уди-
вительно облечься въ эту римекую одежду, что чаето
гармонйо его пер1одовъ, ихь чистый ритмъ, пора-
жающий ухо, я предпочитаю всему, что въ этомъ смы-
сл представляють латинсв!е писатели, и допускаю
къ сравненю только греческихъ. Итакь, скажете вы,
красота, Декамерона есть красота публичной женщины?
Да, но красота Аспази, которая разсуждаеть о муд-
рости, и Периклъ и Сократъ внимають ей съ удивле

н1емъу 1).

Мы удерживаемъ это сравнеше. Итальянская жен-
щина первой, хорошей поры возрожден1я, дЪйетви-
тельно, напоминаеть иными сторонами греческую ге-
теру. Если онаеще стоитъ на почв семьи, то развилась
внЪ ея и не для нея исключительно, хотя въ Итами
обстановка семейнаго быта могла и не быть столь
стВенительна для развитёя личности, какъ на сЪверЪ.
Она внолнЪ индивидуальна и нравственно самостоя-
тельна, и сознаеть эту самостоятельность; она вани-

1) Т.. Бебетфени, Темот @ Лемегабика ИаНала, 0], 1, етр.
182—383. (Марон, 1866).

68

мается поэзей, ей доступна наука, она не прочь отъ
отвлеченныхь разговоровъ. Въ смысл развитя она
не уступаетъ мужчин% и сравнена съ нимъ въ умствен-
номъ отношенш. Понятно, что при такнхъ условяхь
и сильномъ проявлении личности въ итальянской семьЪ
не могь приняться тотъ идеаль общентя душь, обоюд-
наго восполнешя, предполатаюний неравенство, или
по крайности неодинаковую развитость, на которомъ
стоить всяюй сЪверный пубмейг *). Зарокъ супру-
жеской вфрности, въ обиходиомъ, физическомъ смыслЪ
этого слова, еще держится въ силЪ страхомъ наказа-
шя и скандала; за то ни одинъ мужь не можеть пре-
тендовать па невЗрность сердца и отчуждене уметвен-
ныхь симпатй, не нашедшихь удовлетворешя въ
семь, Молодая, красивая супруга старика отказы-
вается принимать подарки и засылки оть любовника,
въ твердомъ намфренти сохранить свое честное имя
(Попезёа); «но, несмотря ‘на это, ей праятна была лю-
бовь юноши по причинЪ его хорошихъ качествъ, и ей
казалось, что благородная женщина можеть любить
достойнаго человЪка безъ ущерба своей чести»).
Точно также въ послёдней новеляЪ изданнаго мною
старо-итальянскаго романа, относящагося къ послВд-
нимъ годамъ ХЛУ и началу ХУ вЪка, Бонифацю Уберти
любить мадонну Танчию Тальязя, которая ничЪмъ
его не ободряеть. Когда онъ случайно провинилея
передъ королемъ и можеть быть осужденъ на смерть,
она дВлаетъ все, чтобы спасти его, и даже предла-

1) ВшеКкВахаф, 16. 392.
2) Спайат, Несафющишйй Ш, поч. 2, у ВотеквагаРа, стр. 440, ко-
торый сеылается при этомь случа и на Сомезапо, ГЛУ, 101. 180.

гаеть мужу быть за него ходатаемъ. «Я не вижу въ
томъ ничего предосудительнаго, когда такая чест-
ность, столь высокая добродВтель и вЗжество мотгуть
ногибнуть злою смертью. Призываю въ свидётели
высшую справедливость, что воть уже шесть лЪтЪ,
какь я его знаю, п онъ сильно меня любитъ и никогда
не сказаль мнЪ нечестнаго слова,не позволилъ себ%
относихельно меня хотя бы какого предосудительнаго
поступка; и не то чтобы сдЖлать-—я совершенно убъ-
ждена, что ему подобное и въ голову не приходило.
И я возвращала ему плоды столь похвальной любви,
любя его въсвою очередь, хотя мое честное имя не позво-
ляло объявитьему отомъ... Теперь же, господннъ мой, я
р»штилась ноказатьему, чВмъ могуикакь знаю, что я
его люблю» и т. д.*). Очевидно, содержаве любви
стало интеллектуальнВе, разсудочнфе, она--не дЪло
одного чувства или темперамента, но еще болЪе за-
дача для разсудка. Она начинаеть анализироваться,
и анализъ открываеть въ ней таке тайные закоулки,
таке н5ёжные оттЪнки, иногда совершенно отводяние
оть реальности, о которыхь до тфхъ поръ не им$ли ни-
какого поняття. Не даромъ романъ Боккаччьо, Ла
Наштштейа, быль первымъ опытомъ психологическаго
анализа. страсти. Сумма наслаждей явилась больше,
оттого самое чувство цЪнится выше; новое поняте
любви было цзлымъ откровешемъ, которое манило
къ новому общественному идеалу; понятно, что это
всЪхъ интересуеть, что эхо становится адчезНой аи
дог, наполняя собою вс разговоры, которыхъ но-

1) П Раха@ во 4егН АШегЫ, уо!. ПТ, рр. 204—565 (изд. въ ЭсеНа
91 е108168, 1ебегалле. Во]обиа, Воштажпой № 88).

65

веллы служать отражеемь, и Декамеронъ повто-
ряеть на ве лады все одну и ту же, безконечно раз-
нообразную, тему любви, начиная оть Па 4е1 тё
Че] багбо до Гризельды. Даже въ своеобразномъ
слогз Боккаччьо, который онъ впервые создаль, въ
этой переполненной фраз№, любящей избытокъ, мы
открываемъ слфды бол$е утонченнаго анализа мыели,
вызваннаго повымъ, боле плодотворнымъ содержа-
немъ жизни 1). Для пась, такимъ образомьъ, самый
стиль становится культурнымъ фактомъ. Если все это
объяснять изъ уоИа, то разв значительно изм-
нивъ лексическое зпачен1е этого слова.

Наше изобразжене развитя личности и личнаго
чувства любви въ новой Европ осталось бы, по не-
обходимости, неполнымъ, если бы мы не обратили вни-
маня на другой, внюшний моменть, назначене кото-
раго мы уже усп5ли указать въ началз нашего раз-
сказа. Пройдя нослЗдними, когда кругь античной ци-
вилизащи уже завершился, средне вВка восприняли,
насколько могли, ея конечные результаты, ея литера-
туру и философская учетя. Иногда эти учевя могли
находиться въ соотвЪтетвти съ т5ми стремлетями,
которыя вырабатывались внутреннимъ процессомъ са-
мой жизни; въ такомъ случа результаты выходили
тЪмъ плодотворн®е. Но большею частью гармовя не

1) Сл. о слог Боккаччьо: ЕпыНал Стас, Эвопа @еНа фебеха-
ила НаНала, уоЁ. 1, 12. УП, стр. 322 (Ешепле, Се Моллмег, 1855).
Егалсезсо Ре Зале: П Шесалиехопе, вь М№оуа Аша 180 г.,
аве. УТП, стр. 714—797. См. его ке Воесассто е 1е ие ореге тот,
И. [азе. УТ. 065 статьи вошли тенерь въ Зюпа еНа 1еегафига, баНала,
того же автора, первый томъ которой недавно вышелъь.

А. ВЕСЕЛОНСЕЕЙ, 5

`66

устанавливалась, общество было слишкомъ не приго-
товлено къ воспринятио въ плоть и кровь учешй,
выработанныхь болфе высокой цивилизащей; оттого
они воспринимались формально, ученя пересказыва-
лись сами по себЪ, и точно также жизнь жилась по-
рознь. Изучая средые взка, необходимо принять въ
расчеть этоть разладъ, обнаруживающйся всяк! разъ,
когда новая цивилизащя развивается на развалинах
старой: иначе мы легко можемъ подвергнуться онае-
ности—заключить оть построевй мысли, часто пере-
нятой, не передуманной, къ формамъ и потребностям
жизни. Въ этомъ разладЪ было много опасностей, не-
доумвя и недовольства, но въ немъ же и точка, от-
правлея прогресса: когда идеалъ становился такь
высоко надъ житейскимъ уровнемъ внЪ ея сферы, онъ
могъ быть непонятнымъ, но вмЪст» съ тЪмъ, возбуждая
дЪятельность мыели, указывалъь путь стремленямъ
выйти изъ этой сферы къ чему-то лучшему. Положимъ,
женщин® плохо жилось въ средневъковой дЪйстви-
тельности, но рыцарей идеалъ указывалъ на воз-
мозкность другихъ отношешй, хотя самъ и строился
на неосуществимыхь посылкахъ. Въ этой возможности
данъ толчокъ къ историческому движеню. Худо тамъ,
гдБ содержане идеала вполнЪ покрывается содержа-
немь жизни. Древнерусская женщина была рабою
мужа, стояла подъ его опекой и страхомъ плетки; До-
мострой только упорядочиваеть это положене вещей,
узаконяя опеку, смягчая удары плетки, предлагая
паллативныя мёры и никакого новато принципа, ко-
торый могъь бы повести къ коренному измВненйо суще-
ствующаго. Оттого здЪеь было мене движеня и мен®е
развитя.

67

Выше, характеризуя рыцареюй идеалъ трубаду-
ровъ, мы увидЪли въ немъ протестъ чувства противъ
стЪенительной формулы эпическаго быта, протесть со-
словный, потому неживуй и вскор% затертый господ-
ствующими условями общества, которое шло бъ нимъ`
въ разладъ. Мы подозр%ваемъ теперь еще друмя при-
чины этого разлада. Изслёдованя Форлэля ") доста-
точно разъяснили тотъ факть, что расцвЪть прован-
сальской литературы находится въ ближайнюй связи
съ остатками римской образованности, которыми на-
сыщена была почва южной Галия; и, наоборотъ, въ
томъ, что разсказывается о нравахъ галльскихъ вождей
и вообще южныхъ галло-римлянъ въ послднюю эпоху
импери, онъ не прочь открыть замчательную ана-
лотю съ основными чертами рыцарскаго типа *). Даже
оставаясь въ сторонЪ оть этихъ увлечешй спещалиста,
нельзя не признать на почв южной Гали присут-
ствтя двухь элементовъ: варварскаго, привнесеннаго
терманскимь вторженшемъ и въ извЪетной стецени
опредфлившато содержане жизни, и античнаго, ко-
торый сохранялся въ памятникахъ литературы и ис-
кусства, передаваясь по предантю въ кружкЪ лучшихь
людей. Такимъь образомъ, здЪсь самъ собою уетано-
вился антагонизмъ теор1и и практики, идеальныхь по-
строей мыели и грустной дЪйствительности, не ус-
иъвшей доработаться до ея понижешя. Съ фактиче-
скимъ положешемъ женщины въ средне вЪка мы уже
знакомы и понимаемъ теперь, изъ какого источника

1) Н156. де 1 Ниве. рхоуепсме, у. 1, вВ. Зи 4.
2) ТЬ. 1, стр. 58 и его же 15$. де № баше тё101отае, Т, стр. 19%,
230 и слЗд.
5*

68

выходили отвлеченныя понятя о любви, которымъ
нельзя отказать въ оттВнк% платонизма. «ЧеловЪкъ =
говорить Рэнбо де-Вакейрасъ,-— легко можеть, коли Зе
хочетъ, сдфлаться счастливымъ и достойнымъ НН
даже безъ любви: ему стоитъ только остерегаться низ-
кихь поступковъ, изъ воЪхъ силь стараясь В
добро. Такимъ образомъ, хотя мн? и не достаетъ лба
я все же стараюсь поступать согласно съ добродётелью,
Пусть я потерять мою даму и любовь, —я не хочу в
за того терять чести и достоинства, я желаю жить со-
тласно съ ними, даже безъ дамы и любви. Изъ одного
РЕ я не сдВлаю двухь.—Между т%мъ, отказываясь
решительно отъ любви, я хорошо знаю, что отказы-
ваюсь отъ высшаго блага. Любовь улучшаеть лучшихь
даеть цфнность даже дурнымъ. Изъ труса она можеть
сдЪлать храбраго, изъ храбраго человъка-—н%эжнаго
иприв$тливаго; часто бёднякъ проходить ею къ а
Если такова сила любви, и я не прочь полюбить: ых
мясь къ чести и добродфтели, и я бы не прочь п
бить, если бы меня полюбили».

Въ ХИТи ХУ вЪкахъ платоническая теорёя любви
становится открытото модой въ литератур южной
Европы: она вдохновляеть лирику Данте Каваль-
канти, Петрарки. Но и самое общество ато шаръ
впередъь къ сближенпо съ учешемъ, которое до В
поръ передавалось, какъ ученая эксотерическая тра-
дицтя: города приготовили освобождене женщины
новелла начинаегь ставить вопросъь о значеши ое
видуальной привязанности. На этой высот конечные
результаты органическаго развитя могли не только
вотрётиться, но и проникнуться теорлей платонической
любви: два момента, разнообразно опред®лявице дви-

69

жене средневзковой жизни—народной-ортанической и
антично-литературной, въ первый разъ вотратились и
признали друга другь сознательно. Отеюда тоть бо-
гатый раецвЗть литературы и искусства, который
итальянцы назвали своимъ золотымъ вЪкомъ. Въ конц
ХГУ вбка эротическая теорти романа, о которомъ упо-
мянуто выше, заявляють себя положительно, какъ ила-
хоничесвя: плотское ощущенте одухотворилось до
самыхъ отвлеченныхь привязанностей, возводясь подъ
конець къ какому-то общему началу, которымъ все
зиждется въ мрЪ. Автора поучаеть его тен!й: любовь
есть страсть, зарождающаяся въ ду при посредств%
чувствъ, подь внечатл немъ объекта, который ее вызы-
ваеть. Эту любовь Создатель, по своей благости, даро-
валъ человЪ ческой природЪ преимущественно передъ
всвми другими, какая только соединяютъ матертю съ
субстанщальной формой, почему въ природ челов%-
ческаго духа-быстро ощущать любовь. По этому по-
воду приводятся Дантовсюе стихи (ГУУ. Сош. Ри.
С. ХУПГ уу. 19—21); и они имФють для Геная вер-
шающую силу: Ген, очевидно, Флорентепь, у него
Данте-—нашъь божественный Ланте (1 позёго Оаще
@уто), нашть чудный поэть (1 позёго ийтасо1080
роеёа); Божественная комед1я —священна (засто роетша,
част! уетвебы).—Еели такова сущность и основан1е
зпобви, то разность ея проявленля опредвляется `вы-
боромь объекта, который заслуживаеть похвалы или
порицашя, смотря по тому, разумъ ли управляеть
страстью и похотью (а рофепяа тазеое соПа сопст-
рузетЬЦе), или царица-разумъ (а Веша е шабоппа
талопе) находится въ рабетв® у своихъ прислужницъ.
Это, очевидно, психологическая теорзя Платона:

__ 70]
то Хо\истихоу — таопе, <о вторлуииоу—робепиа сопст-
рав Це, 6 Зороаёс ход бруотииоу — робепта 1гав-
ое. Правая и вая сторона аллегорическаго амфи-
театра, предетавляющагося автору на остров Кипрз,
изображать въ своихъ фрескахъ эту двоякую возмож-
ность; сь одной стороны святая дружба, любовь къ
родителям, кь отечеству и вообще къ ближнему, съ
пругой-—непостоянныя, презрзнныя страсти. НЪтъ е0-
мн®шая, что вь томь и другомъ случа человЪкомь
руководить одна жажда счастья; но нечистая похоть
сердца такъ искажаеть разсудокъ людей, что часто
тьма кажется имъ свЗтомь, и они д$лалотся неечаст-
ными вел дстье своего невЪжества. Оттуда жестомя
войны, опустошене городовъ и областей, уб1йство и
вражда, семейная и родетвенная. Въ виду этихъь при-
мЪровъ, что остается дЪлать, какъ не возвести духъ
нашщь къ святымь добродЪтелямъ, посвятивъ имъ удз-
ленную намъ часть короткой жизни?—Переходя отъ
Данте къ толкованпо етарыхъ эротическихь миеовъ,
авторъ и въ нихь уметь отдВлить любовь плотекую,
вемную, оть идеальной и небесной. Языческле бого-
словы (П айс фе01051 де’сепи!П) называли Амура сы-
помъ Эреба и Ночи. Подъ Эребомъ надо понимать зем-
ной шаръ, атомъ среди безконечнаго пространетва неба;
иначе онъ зовется адомъ, какъ всего далве отетояций
оть периферти перваго двигателя (с1тепиегепиа, 9
шофЦе рго). А такъ какъ любовь, какъ мы обыкно-
венно ее понимаемь въ нашемъ невЪжеств$, иметь
своимъ главнымъ поприщемъ землю, и ве большею
частью въ этомъ смысл ее понимали и о ней говорили,
то почтенная древность очень удачно назвала Амура
сыномъ Эреба. И какая, въ самомъ дЪлЪ, первая любовь

71

смертныхь, канъ не чувственная? Это мы ясно видимъ
въ дътетв% и молодости, гдВ она исключительно на-
правлена къ удовлетворенйю чувствъ и наслаждентю
плоти. Въ этомъ смысл понятно, почему Амуръ на-
званъ сыномъ матери Ночи: ночная твнь-——это мракъ
нашего невЪжества, въ которомъ развивается эта низ-
шая фаза, любви. «Такъ ясно и отчетливо раскрывается
намъ тайный смыслъ древнихъ поэтовъ». Имъ же при-
надлежить другой гращозный философсвй вымыесель
Песрлайтзвита е табетаыса Йтоте), по которому
Амуръ рожденъ оть Юпитера и Венеры; но здесь сим-
волъ облекаеть боле идеальное содержан1е, любовь въ
боле кульгурномъ смыслт® этого слова. Подъ благодал-
нымъ вмянемъ планеть, посвященныхь этимъ двумЪ
божествамъ, въ людяхъ развивается вкусъ къ удоволь-
стыямъ, кь изящнымь наслаждешямъ, къ царствен-
ному блеску, потому что все это, безъь сомн®щя, связано
другъ съ другомъ. Вло въ самомъ дл не знаетъ, что
при хорошемъ правлени не только въ государств, но
и вь частномъ быту, умножается въ людяхъ веселье,
а стало быть и слава, миръ и любовь? Отсюда и поэти-
ческая тенеалошя Амура.—ТГенай еше разъ возвра-
щается къ тому же предмету, съ чеортей троякой
побви «бозкественнаго и чуднаго Платона и его уче-
ника, маэстро Аристотеля». Это только усложняеть
дълеше, не м®няя его смысла. Платонъ говорить,
что любовь бываеть трехъ родовъ: первую онъ прямо
называетъ божественной, вторую неразумною страстью,
насколько духъ въ ней отдается порочному наслажде-
ню; третья стоить на серединЪ между той и другой
и изъ обфихъ смшана. Такому учентю не ИЗМЪНИЛЬ
й маэстро Аристотель, когда въ своей этикЪ (баПе

72

зие МотаН) онъ отличаеть любовь высокую (опезо)
отъ праятной (@ПеМеуо]е) и полезной (ие). Этимъ
ДЪлешемь исчерпываются вс возможности любви.
О, какь славенъ и счастливъ тоть, кто ищеть боже-
ственной любви Платона, или высокой (опезво), какъ
названа она у Аристотеля! Ее-то избирали всегда люди
добродЪтельные, добрые и совершенные. Любви праят-
ной ищеть обыкновенно духъ испорченный или пахо-
дяпайея на дурномъ пути, оттого ей подвержены
юноши и люди неразвитые. Наконецъ, трей родъ,
который можеть быть названъ смашаннымъ и касается
пользы, приличенъ зрЪлому возрасту и составляеть
предметь его желанйй *).

Мы не останавливаемся на теор1и любви Лоренпо
Медичи, какь не представляющей характеристиче-
скаго шата въ развити, и перейдемь прямо къ ХУТв$ку:
на изящныхь бесЪдахъ въ урбинскомъ замке, изъ ко-
торыхъ Кастильоне извлекъ свои правила придвор-
наго общежит1я *), мы снова встрЪчаемъ то жже самое
учене любви, отр шенной оть всякой чувственности.
Общество собирается въ покояхъ терцогини Элиза-
бетты Гонзага; вокругь нея и синьоры Эммы Ти ве-
дуть оживленный разговоръ Оттавьяно и Федерико
Фрегозо, Морелло, старый придворный, молодяцийся
и киникь; Ньетро Бембо и Бернардо Биббъена;
Юльянъ деи Медичи, И Маст!Нсо, главный защитникъ
женщинъ; Гаспаръ Паллавичино н Николо Фриз1ю,

1) П Рага@ зо дерН АФехН, уо1. И; ©тр. 58—05.
2) П Софежано, ед. Валё @ Уезте, Енепяе, Фе Мозицег,

1854. Ту. —П Соменано налиеанъ въ 1514 г., беефлы въ Урбино отно- -

сятея къ 1506 г.

его неизмнные противники. На четвертый день мес-
серъ Пьетро Бембо долженъ разр®шить вопросъ: что
такое любовь, сВе соза & апоге? Онъ такъ поэтически
восизль ее въ третьей книг своихь ДАзоаю, что
Кастильоне не могь никому лучше поручить ожи-
даемаго отвЪта. Любовь, отвЗчаеть Бембо, по ученйю
древнихъ мудрецовъ, не что иное какъ, ВОН
красоты (пп сео Чезечо 41 Ни 1а ЪеПезеа) т);
опредвлен1е красоты относится ко всВмъ тзмъ пред-
метамъ естественнаго или имущественнаго порядка, въ
которыхь соблюдена пропорщональность и соотвЪт-
ственная ихъ природВ м®ра 2). Мы еще на точк® зр$-
шя трубадуровъ и Франческо да Барберино, для ко-
тораго красота есть гармонически-изящная форма.

Ё# опа сопогте вргепа1да. эафита 3).

Но такимъ опредзлен1емъ красоты мы не можемъ
удовлетвориться, оно слишкомь близко къ землё, мы
тотчась же переходимъ нъ боже возвышенному кри-
терю: красота есть изляне божественной блатости,
которая хотя и распространена во всемъ твореши, какъ
солнечный свфтъ, но останавливается преимуществен-
но на правильномъ человЪческомъ лицЪ, на тармоии
его красокъ, тЪней и лин!Й:его она осв$щаетъ грацлей
и чуднымь блескомъ, будто солнечный лучь, ударяю-

1) П Сомемало. 1. [У, в. Ш. Сличи Лоренцо дея Медичи: а уега
ди шииопе де?амюге.... поп еввег ато еВе арреё о @1 БеНелта (Роезте,
ед. Сагаиее: $ Мене а сы 10 асоизаззе Фауете вот Ио Ф’ахлохе,
стр. 4).

2) Софедапо, №19.

3) ре Верден. рае ХТИ, етр. 226.

о

ЩЕ въ золотую вазу, украшенную драгоцзнными
камнями *). Понятно, что любовь, возбузжденная та-
кой красотой, чище и святбе (1 уего атог 41 даеПа,
ё Био то е вапиз3110), оттого она приносить хо-
ропие плоды въ душЪ тзхъ, кто уздою разума обузды-
ваетъ неистовство чувствъ *). Сама красота есть вещь
священная: она—периферля, которой центръ—благо
(а рота), и какъ не бываеть круга. безъ центра, такъ
нЪть красоты безь блага; порочная душа рЪдко оби-
таеть въ прекрасномъ т5лЪ, красивая внфшноеть—
настоящий признакъ внутренней доброд®тели 3), какъ,
наоборотъ, некрасивые люди большею частью быватотъ
недобрые “). Такимъ образомъ мы приходимъ отчасти
къ отождествленю добраго и прекраснаго, въ особен-
ности въ ТЪлЪ челов ка, къ красотВ которато ближе
всего красота души, которая, какъ сопричастница не-
бесной, просвзтляеть и украшаетъ весе, чего она ка-
сается, особенно если тзло, ею обитаемое, не изъ та-
кого низкаго матерала, чтобы оно не могло воспринять
ея отнечатокъ. Оттого красота есть настояний трофей
побЪзды души, покорившей своей божественной силой
вещественную природу и своимъ свЪтомъ просв тлив-
шей тБлесный мракъ 5). ВмЪетЪ съ т$мъ мы значи-
тельно возвысились въ понимания любви: человЪкъ,
не желаюний любить съ толпою ®), долженъ въ люби-

+) Сощев. 1. ТУ. с. М.

2) ТЪ. в. И.

3) Ш. с. ГУП.

4) №. с. ТУШ.

5) Т. с. МХ.

8) С. ГХГ: «лог аог ЧеПа сопзиебаше де реоЁапо у00»;
С. ХИ: «ее орла Бгабезха ае?атлог уо]ате». а

мой женщинЪ изнить не одну тВлесную красоту, но
и душевную; онъ долженъ знать, что тЪло, которое‘
просвётляеть эта красота, не есть ея источникъ, что’
она, напротивъ, безтВлесна, божественный лучъ, по-
ступающийся частью своего свЪта въ соединеви съ
презрнной плотью; что она, стало быть, твуъ совер-
шение, чёмъ свободн%е оть тъла, и всего соверщен-
нъе въ отдвльности оть него. Какь нельзя слушать
органомь вкуса, пи обонять слухомъ, такъ и вожде-
лън!е, возбуждаемос въ душ красотозо, не удовле-
творяется осязанемъ, но только тми чувствами, въ
которыхь всего мепфе плотскаго элемента, т.-6. зрз-
немъ и слухомъ. Культь душевной красоты пред-
полагаеть въ любовник еще особыя условая: онъ дол-
женъ воспитывать духовно любимую женщину, беречь
ее оть ошибокъ, совзтами и напоминанями напра-
влять ее къ скромности, умВренности, честности, такъ
чтобы въ ней и мЪсто было лишь чистымъ побузкде-
щямъ, исключающимь всяюя порочныя наклонности.
Такъ, насаждая доброд$тель въ вертоград% прекрасной
души, онъ пожнеть плоды прекрасныхъ нравовъ и
получить нежданное наслаждене. Это наслаждене и
выражен!е красоты въ красотЪ иные и называють на-
стояшею пзлью любви: «е 46510 зага | уего семетаге
её езризпеге 1а ЪеПехга, пеЦа ЪеПе7та, И спе да а1сит
$ @се езвеге И На @’ахпоге» 1). Въ этой репональной
любви (татопа1е), противополагаемой чувственной,
даже поцфлуй получаеть философское, безтвлесное
вначен!е ?). Но во всемъ этомь еще много личнаго эле-

1) 1. в. ХИ.
2) №. в. ХИ.

76

мента, который слЪдуетъ побЪдить, чтобы душа могла
быть вполн% безопасна отъ искушенй плоти. И вотъ
мы еще выше поднимаемся по скалЪ все того же чув-
ства: мысль должна, совершенно отвернуться отъ тЪла
къ представленио красоты самой по себЪ, чистой,
отвлеченпой отъ всякой матери 1); восходя еще выше,
она переступить за предфлы личности, и, собирая
черты воБхъь возможныхъь красотъ, придеть къ иде
красоты вообще, разлитой въ природ; передъ нею
ничто— прелести одной женщипы: ослфпленный выс-
шимъ св$томъ, человфкъ перестаеть заботиться о
меньшемъ и не знаеть цвны тому, что прежде ставилъ
высоко. Но и это опять лишь приготовлеше къ даль-
нфйшему полету: т%, которые достигли этой степени
любви, еще нёжные птенцы, пачинаютщ!е одфваться
пухомъ п пытаюнце крылья, хотя и пе емютъ далеко
отлетать оть гнфзда 2). Еще усиме, и мы проникли въ
тайпы феПетта апоеНса, БеПеята @у\ша, красоты не-
раздВльной отъ выешаго блага, которая всему подаеть
свЪть, разсудокъ—существамъ ннтеллектуальнымъ,
разумъ—рацюональнымъ, чувство и желан!е жизни—
чувотвеннымъ, растеямъ п камнямъ сообщаеть дви-
жеще и качества, свойственныя ихъ природЪ. На веемь
ея печать 3). Мы достигли высшихъ пред$ловъ гар-
мови: одна и та же музыкальная тема разрабатыва-
лась передъ нами фугой. бозконечно разнообразная,
становясь все поэтичнЪе и духовнЪе, по мЪр?» того, какъ
она возвышалась въ лЪетниць звуковъ, разр шаясь

1) Ъ. св. ГХ\.
2) ТЬ. с. ГХУП.
3) Сс. ГХУПЕ-АХ.

17

гд%-то на высот$ примиряющимъ аккордомъ. Такъ раз-
рЕшается увертюра Лоэнгрина. Дальше и некуда:
остается поэтическлй гимнъ любви (@иа1 вага, абопоае,
о Атог запИззило, Нисаа тогбаф себе дезатете
1апдаг Ы розза 1), водЪшя Платона и Сократа, стигматы
св. Франциска и небеса, разверзающйяся на молитву
св. Стефана °).

Никто не откажоть этимъ ученямъ въ паеосЪ чув-
ства, хотя этотъь паеосъ и отзывается манерностью;
самое учеше многимь покажется чише и возвышенн®е
наивныхъ возерцаий романиста ХЛУ вЪка, вь ко-
торыхъ теорля отвлеченной любви только намЪчена,
и мы пе прочь изъ прогресса теор заключить объ
общественномъ и нразетвенномъ прогрессв. Но мы
заключили бы ошибочно. Недавняля тармотя философ-
ской теорти и усимЙ жизпи снова нарушена: рядомъ
съ учешемъ самой возвышенной этики мы наблюдаемъ
положительное разложене всВхъ жизненныхь формъ-
Новелла ХУГ-го взка открыто цинична; нравствен-
ность, которую намъ проновздутютъ, одБлалась, если
можно, еще чище, семейныя требованзя строже, жен-
шина заключеннЪе 3), понятя любви духовнЪе,—а,

1) №. е. ГХХ.

2) ТЪ. с. ГХН.

3) Между тБмь кань въ ХГУ-мь вЪкЪ зкенщина свободно _вра-
щается въ обществ, принимая живое учаее въ его увеселешяхъ,
пляскахъ и разговорахъь, вь ХУТ-мь столВти французский мара-
роничесый поэть Антон Арена дфлаеть такое сравиене У
нравами Франции н Прованса еъ одной стороны, и Испани р
съ другой: «и опти из ратеЮиз Етапегае её Ргоуепове фотлйиез те
раБИее тп боуриз еб рафе!з её рег саттатав, зпии] сит таНен! из,
+епепдо еаз рег талии. бед 1 Е1зраша её НаНа, пы зип о
пийфата Поз, Зуе зуюер, Бол тез пипопат аиё тамезиие даизал

78

между тЪмь разврать въ итальянскомъ обществ
ХУ!-го вЪка далеко вышелъ за границу того исторя-
ческато протеста, который въ нашихъ глазахь даеть
распущенности старой новеллы идеальное значене.
Эта распущенность наивна, она вызвана была насто-
ятельной потребностью обновить сошальныя семей-
ныя начала и открыта вмян!ю той античной доктрины,
которую мы условились называть платонической. Но
теперь это уложене готово, и возможно ето даль-
нЪйшее развите исключительно на почв системы;
развиме, доходящее до крайнихъ предЪловъ идеали-
зации, безь всякой связи съ требованями жизни, ко-
торая повернула на новые историчесве пути. Оттото,
относительно ея, нравственные идеалы, въ которые
играютъ теперь литературные кружки, являются
условными, искусственными, необязательными; они
снова повернули на формализмъ, только это не фор-
мализмъ эпическаго обычая, а этикета и реторики, н
какъ онъ-—-сословный. Движен!е старой новеллы было
направлено противъ среднихъ вЪковъ, являлось иро-
тестомь противъ эпическато застоя мысли во имя ея
свободы, противъ сословнаго уклада во имя. народ-
ности; на мЪето рыцаря оно поставило челов$ка и
указало на идеалъ гражданина.—Усилене принци-
пата, который въ ХУЁЕмъ вЪкЪ окончательно органи-
зуется вь Итати, снова привело съ собою искусствен-
ное развил!е сословнаго начала: вокругъ рйпеше со-
бирается дворъ, около двора—оптиматы; все это над-

етуп упоМег оз, зе@ Бот теб зоН сша Воли аз Чапзате, ппо, диод
е5ё рез, рирШае побШез её @е езбюНа, диае поп зип тагНафае,
лая? попаоат ехеппё ехб'а бота».

19
страивается надъ городами, которые теряють свое зна-
чене, и народомъ, который его не прюбрфль. Чело-
вЪка, гражданина—вЪть; вмЪесто него намъ указы-
ваютъ на придворнаго (Сотбечало) и придворную даму
(Роппа 9 ра1а720): къ этимъ образцамъ совершенства
слёдуеть стремиться, какъ во времена Франческо да
Барберино всякое выанее сослов!е было указкой для
низшаго. Главное, отличительное качество Согбелало
есть грацдя 1); говорить ей нельзя научиться *), но она
состоить главнымъ образомъ въ избЪжанш аффектащи,
въ томъ, что техническимъ придворнымъ словомъ назы-
вается вртеггафа бзшуоита (непринужденная раз-
вязность 3). А между тёмъ вс$ его поступки внушены
аффектащей, и условности этикета освящають ложь;
ложь иногда даже рекомендуется, какъ прикраса (огпа-
тео), когда, напр., человЪкъ, искусный въ какомъ
нибудь упражнени, никому того не показываетъ, что-
т при случаз поразить нежданной ловкостью и т.

. ).—Тоть же принципь руководить Соеглало,
Е съ одной стороны онъ долженъ показывать видъ,
что избтаеть толпы, желаеть отд®литься отъ нея 5),
а съ друтой вс% его дЪйствя и умФлость опредфляются
раечетомъ на ел расположене 5); или котда его на-
ставляють—никому и ничему не удивляться 7). —Не
мене условности въ новомь идеалЪ личной чести,

+) П бомелало, Н. 1, е. ХХХ.
2) Ш. с. ХХУ.

3) ТЬ. с. ХХУЕ

4) ТЬ. 1. П, с. ХХХУШ-ХЬ.
5) Ш. с. УШи ХИ.

5) П Сонелало, НБ. Г. е. ХХИ.
7) ИНЬ. И, в. ХХХУШ.

80

которая является единственнымъ м5риломъ доблести !):
Сокеглато долженъ непрем$нно держать на памяти,
что единственная причина, побуждающая его на войн,
есть честь. Объ отечествЪ ни слова; правда, времена,
стали друпйя, любовь къ родинЪ замфнилась любовью
къ правителю, который становится ея символическимь
выразкешемъ и нормой жизни. Оттото Соесламо дол-
женъ надо всЪ$мъ любить и даже обожать правителя,
которому служить *), и ве$ми силами стараться сни-
скать его расположене, чтобы имЪть возможность
высказывать ему правду 3). Примфръ правителя—за-
конъ для его подданныхъ 4); это освящаеть вм ша-
тельство администраши въ частную жизнь 5), между
тЪмъ какь политическая—сведена къ идеалу золотой
середины, ше 1ост а, между рабствомъ и свободой 5),
надъ которой возвышается казовой идеаль рйпере
ХУТ-го в$ка: велище, соединенное съ привЪтливостью.
соп 1а этапбетта ипа дотезЫса, тапзиебай те 7). Какъ
далеко ушли мы со всфмъ этимъ отъ политическихъь
теор1й, выработанныхъ итальянскими городами! Когда
въ кондЪ ХТУ-го вЪка на флоренийскихъ носидЪлкахъ
ставился роковой вопрось о преимуществ одного
образа правленя передъ другимъ, отвЁтъ выпадаль
на сторону республики; въ четвертой книгЪ Сотевлапо

1) ТЬ. с. УП.

2) №. в. ХУПЕ

3) №. 1. ТУ, с. У.

4) Г. с. ХХИЕ.

5) ТЬ. с. ХЫ.

$) №. С. ХХХШ, «поп шт корро зекуйа...... пё шепо 1 {горро

Нее».
7) в. ХХХУТ.

81

на ту же тему говорятъ Паллавичино, Оттавано Фре-.
гозо и Бембо, и снова представляется прежей вы-
боръ 1}-—только что ботатство нолитическаго опыта
и знакомство сь теорлями древнихъ внесло больше
разнообраз1я, и мы можемъ выбирать тенерь между
оптиматами и олигархей, между демокралей и пра-
вленемъ плебса. Но отвЪтъ на этотъ разъ является
другой: напрасно Бембо защищаеть во имя человЪче-
ской свободы дВло республики; его доводы не выдер-
живаютъ опроверзжешй Фретозо, который заключаетъ,
что народы самимъ Богомъ поручены страж прави-
телей, которые должны о нихъ печься, чтобы дать въ
томъ отчегъь, какъ вЪрные наместники своему госпо-
лину, любить ихь и почитать своимъ собетвеннымъ ихъ
торе и радость и т. п.—На самомъ дьлЪ народъ за-
быть, онъ тдЪ-то безмолветвуеть, если не является
служебнымь орущемъ,—мы вид®ли это изъ отноше-
ый кь нему Согбесало; нравовъ плебса слЪдуеть
избъгать *), его смзхъ и грубоватыя шутки, кото-
рыхъ не тнушался ХЛУ вЪкь, деруть ухо придвор-
наго человЪка, и прежеые потёшные люди, рласеуоН
пошит, приближаются теперь къ понятю шутовъ,
такъ называемыхь Фуоп сотраст1, которые въ об-
ществ® признаются нетерпимыми 3).—Самая новелла
становится придворной, Бибб1эна и подводить подъ
параграфъ реторики народную шутку и случайности

фацещи “).

1) 1. ТУ, се. ХЕХ-ХХМ.

>) П Соменапо, НЪ. П, с. ХХХУШ.

3) 1. в. ХХХУЬ сл. №. св. Би БХХХТХ.
4) 1. се. ХЫ--ЬХУ.

А. ВЕСВЛОВСКТЙ. 6

82

Подъ стать Сопбелано, идеалъ женщины сталъ столь
же условнымь, если не болфе. Придворная дама, 1а
дотпа @ раа720, уже совсмъ не напоминаеть жен-
щину, созданную новеллистами; она снова покидаеть
общество, и въ ней начинаютъ проявляться черты того
рыцарскаго идеала, который казался забытымъ, на-
равнз съ произведенемь Франческо да Барберино.
Гинекей, разумЪется, обратился въ салонъ, отдЪлан-
ный во вкусф Вепалззапсе, и вс условности обычая
стали болЪе культурныя, требования боле утончен-
ныя. Вырабатывается искусственное поняе о такъ
называемой женственности, 401сетта {ели е *); жен-
щина должна показывать въ разтоворЪ извЪетную
милую привфтливость, ипа сета, аНаоИа, р1асеу1е >),
и во всемь нфкоторую нфжную деликатность, хоПе
беНсабята, при чемъ, если у ней есть природный не-
достатокъ, въ излишней ли полнот% или худобъ и т. п.,
она можеть скрыть его туалетомъ, но такъ, чтобы тото
никто не примЗтилъ 3). Въ такихъ случаяхъ старый
Франческо совЪтоваль поменьше показываться въ
люди.—_Когда Паллавичино находить необходимымъ,
чтобы она любила, потому что въ противномъ случа
она лишила бы себя большей части своей привлека-
тельности, —Юзланъ Медичи, которому собственно при-
надлежитъ этоть кодекоъ женскихъ совершенствъ, вы-
ключаеть замужнюю женщину: ей не совЪтуется лю-
бить внЪ брака, развЪ случится такое несчасте, что
ненависть къ мужу и роковая сила любви, противъ

1) 45. ПТ, с. №.
7) №. с. У.
3) Т. в. УП.

83

которой невозмозжно устоять, вызоветь новую привя-
занность, которая во всякомъ случаЪ должна ограни-
читься духовнымъ общенемь 1).

Мы вил$ли, какъ плохо отвЪ чала дЪйствихельность
на эти требован1я теор1и, еще такъ недавно сходившейся
съ насущнымь содержаемъ жизни. На это постоян-
ное колебане между теортей и практикой нравствен-
ности нельзя не обратить особеннаго вниманя изучаю-
щихь развие нравствениыхь понятй. Въ р®дая
эпохи теор1я и практика идутъ рука объ руку, покры-
ваютъ другь друга, и мы получаемъ тогда впечатлн1е
извЪетной иъльности и полноты. Юще повый шагъ въ
нстор1и—и между двумя областями наступаеть рознь,
въ которой изслЪ дователю необходимо ортентироваться,
чтобы не принять одну за другую и не заключить къ
существованю реальныхъ отношенй, семейныхь и
общественныхъ, изъ правиль того, либо друтого До-
мостроя, которыя часто были лишь мертвой буквой,
повторявшейся грамотеями изъ рода въ родъ, не съ
вЪрой и пониманемъ, а какь старина и дЪянье.

(Впервые напечатано въ журн. «БесЪрда», 1819 г. ч. И, кн. 8 и вто-
рично въ Собр. соч. А. Н. Веселовскаго, 1909 г. т. 1\, в. Ь изд.
Имп. Ак. Наукъ).

1) П Сомедало, НЪ. ЧЬ

Изъ позтини розы.

РлЪ наша роза,
Прузья мой?
Увяла роза,
Дитя зари.
(Пушкнинъ, «Роза»).

1.

Роза и лишя какъ-то залерялись среди экзоти-
ческой флоры современной поэзи, но еще не увяли
и понрежнему служать тЪмь же цфлямъ символизма,
выразителями котораго были въ течеме вЪковъ.
Средство осталось, содержажще символа стало другое,
болЪе отвлеченное, личное, нервное, расчленяющее;
многе изъ образовъ Гейне были бы непонятны по-
этамъь, пЪвшимъ о розовой юности (гозеа, уауеша) и
создавщимъ энитетъь «лилейный».

Какъ зарождается и развивается символика цвЪ-
товъ, безъ которой не обошлась ни одна народная
или художественная и0331я? Качества мЪстной флоры
опредЗлили тотъ или другой выборъ: нзмецкая средне-
вЪковая поэзя излюбила липу, флалку; русская на-
родная изеня—калину, вишню, руту, барвинокъ и

85

т. п.; красота цвЪтка, чаще его отношеня къ знамена-
тельнымь явлешямъ природной и личной жизни
въ ихъ взаимодЪфйствьи, выдвинули его передъ дру-.
гими, вызвали рядъ ассоцац; оть емкости образа
вависить ихъ количество и разнообраз1е; на нихъ-то
и перенесенъ интересъ, нер$дко образъ цвЪтка почти
исчезаеть за полсказаннымъ ему человЪческимъ со-
держашемъ. Онъ въ сущности безразличенъ: весентй
цвЪътокъ, каковь бы опъ пи былъ, могъ всюду вызвать
ТВ же чаятя и ту же работу мыели; въ туртенев-
скомъ: «Какь хороши, какъ свФжи были розы —
дЪло пе въ розахъ, а вь качествЪ захватывающихъ
воспоминай. Оттого сходныя повЪрья привязыва-
лись къ разнымъ цвЪткамъ, легенды, иргуроченныя къ
захозжему цвфтку, приставали къ туземному. Миео-
логи должны принять въ расчеть эту возможность
психолотическихь совпаден!й и историческихь вщянШ.

Тажъь создавались цвЪтовые символы и вступали
въ борьбу за жизнь: одни вымирали, либо удержались
въ тъеныхъ границахь какой-нибудь народной иЪени,
друе входили въ литературный круговороть, стано-
вясь въ широкомъ смысл международными. Побфла
обусловлена отчасти тЪмъ, что я выше назвалъ емко-
стью образа. Въ этомъ тайна его поэтической красоты;
роза цвЪтеть для насъ полнЪе, чВмъ для грека, она,
не только ивЪфтокъ любви и смерти, но и страдашя
и мистическихъь откровений; обогатилась не только
содержащемъ вЪковой мысли, но и ве$мъ тЪмъ, что
про нее пли на ея дальнемь пути съ иранскаго во-
стока.

Роза распространилась оть Перси черезь Фриню
и Македоню до Греци и Рима, оть мусульманскяхь

86

окраинъ до сЪвера Европы, куда проникла лишь
въ хриспанскую нору; съ ней перенесся и рой окру-
жавиихь ее южныхь сказокъ, и часть поэтическаго
символизма, объяенимаго лишь въ м\етностяхъ,
гдЪ роза была изъ туземныхь раннихъ весеннихъ
цвЪтовъ. Тамъ она естественно являлась вЪетни-
цей весны, поры желанй и любви: символъ весны
сталъ символомъ любви, эмблемой Афродиты и Ха-
рить. Въ цъломъ рядЪ образовъ, еще и тенерь звуча-
щихъ въ ноэзи, это отождествлене развито до мело-
чей: роза—цвЪтокъ желанный, ее ищуть, къ ней стре-
мятея; либо она еще не развилась, или завяла, от-
цвзла, облет ла; брать розы, плести изъ нихъ вЪнки—
признакъ любящаго;такъ уже у Аристофана и въ за-
падно-славянскихь народныхъ пфеняхъ; въ западной
поэзи сорвать розу символизуеть то эже, что русская
и ньмецкая ифени выражаютъ реальнымъ образомъ
сада, цвЪтника, который кто-то потопталъ, обломалъ.
На этихъ представленяхъ построена аллегорзя Вотапт
Че 1а Возе; въ сказкахъ типа: Га БеЦе ам Ъо1в дога
красавица погружена, въ волшебный сонъ, все кругомъ
нея замерло, застыло, и все снова зажило, расцвЪло,
котда явился суженый. Въ нЪмецкой сказкВ д-
вушка названа Рогиговсвей, роза на шип, въ грече-
ской—Родья: роза.

Роза стала символомъ красавицы, милой: въ такомъ
значенти знаетъ ее уже Плавть и народная романская
поэня. «Душистая роза моя» (Вова Н'евса аепия-
зпиа), обращается къ дЪвушк® одинъ изъ древнъйшихь
итальянскихь поэтовъ; «Га уеголиеПа в ве аПа
това» (Аросто)—подражане Катуллу; «въ понедфль-
никъ ты красавица, во вторникъ кажешься мн% цвЪт-

87

комъ», поется въ одномъ тосканскомъ ивребфо; съ ка-
ждымъ днемъ-—цвЪтокъ другой; «утромъ въ воскре-
сенье ты-роза на шипЪ, а когда снова настанетъ по-
недфльникь, ты--роза, снятая со стебля».

Е ро у1еп 1а дотен1еа таза,
Раг сБе.31ебе ипа гоза ш ваНа зрша,
Вифогиа П щей ае?а та, уоНа,
лее ‘па гоза, 1 зиНа эра со{а.

Когда въ византской поэмз о Дигенисв его
милая зоветь его прекрасной, раснуетившейся ро-
зой, роза понята, какъ символъь красоты вообще.
«Ты роза, и я роза», поется въ одномь критскомь
двустинпи: «будемъ расти вм$етв, смшаемъ вЪтви,
дабы ничто насъ не раздЪлило». ЦвЪть розы-—яркость
желаня, но и краска стыдливости.

И въ то же время роза-—символъ смерти; любовь
и смерть уже у древнихь сплывались въ символЪ
мирта, сплетаются и въ современныхь западныхь
повЪрьяхъ о розмаринЪ. ДЪло не въ философокомъ
или романтическомъ отождествления этихъ идей, а
въ наивномь представления древняго челов$ка, дер-
жащемся еще и тенерь, что весной не только обно-
вляется все живущее, но и усопиие, души иредковъ
временно оживають, показываются на землЪ, об-
щаются съ людьми, желанные и страшные, таинствен-
ные. И для нихъ наставала весна, расцвЪтала роза:
весной, когда, совершались по нихъ поминки, на рим-
ской тризнЪ (езсае гоза!её) главную роль играли
розы; ихь дълили между присутетвовавшими, гирлян-
дами украшали гробницы; обрядь этотъь называли
Возама или ВоваПа. Онъ обобщилея: розы стали

88

принадлежностью похоронъ, ихъ возлагали на изо-
бражеюшя ларовъ—предковъ, домовыхъ, и у Гекаты
быль вЪнокь изъ розъ.

Славянскя назвашя для цвфтка; рожа, ружа,
роза--указывають на латинское происхозкдене; къ
намъ оно перешло отъ южныхь славянъ, вмЪетЪ
©ъ нимъ переселилась и память о русамяхъ-тризнахъ
и русалкахъ, духахь усоншихь, которыхъ когда-то
на далекомъ югЪ чествовали жертвою розъ.

П.

Въ хрисЧанскую пору вс эти представлешя и
обряды были заподозр%ны церковью, какъ языческе,
но красота символа восторжеетвовала. Возлозжкеше
цвЪтовъ на могилы усопшихъ было запрещено, но
обычай не вымеръ, о немъ говорять бл. Теронимъ
и Пруденщй; въ Германи еще и теперь удержалось
назван1е Вовепоаеп для кладбища, а Розами пе-
режили въ западномъ обозначени Троицына дня:
Наеха розъ (гозатоло , товафа), что отвфчаетъ славянской
«русали». Три розы на одномъ стеблЪ —знакъ, что въ
семь будеть невЪста, говорять въ Германи; но оди-
нокая роза, расцвЪтшая осенью, предвфщаетъ смерть,
а изъ бЪлыхь цвЪтовъ шиповника выютъ похоронные
вЪнки для дЪвушекъ.—Средневковый рай полонъ
розъ: Богородица представляется сидящей среди ро-
зовыхъ нустовьъ, на которыхь щебечуть птички;
ее вЪнчають розами; розы распускаются на гробни-
цахъ святыхъ, выростаютъ по смерти изъ ихъ устъ,
тлазъ и ушей; алыя и бЪлыя розы раецв$ли въ январЪ

89

изъ шиповъ и терй, па которые бросился св. Фран-
цискъ, чтобы умертвить вожделЬня тФла.

Символъ примфнилея къ новому мровоззрнию,
но такъ, что ето связи съ древнимъ легко услВдить.
Казалось бы, хриеманству принадлежитъ понимане
розы, какъ символа мученической крови, мучениче-
ства, въ противовЪоь съ лищей, символомъ невин-
ности, цфломудрая подвижника. Между т$мъ роза и
кровь сблизились уже въ классической древности:
роза произошла оть крови Адониса, смертельно ра-
ненаго вепремъ, влюбленная въ него Афродита см-
шала его кровь съ нектаромъ и превратила въ красный,
какь кровь, цезтокъ; либо роза была вначалЪ бФфлая,
но стала, алой отъ крови Афродиты, уколотой тернйями,
когда она искала Адониса. Въ мусульманекихъ ле-
тендахь слышенъ отзвукъ того же предетавленя:
роза окрасилась кровью влюбленнаго въ нее соловья.

Въ среде вЪка, со времени св. Амврося, роза
стала символомъ крови Христовой, самого Христа,
Хриета страдающато. «Взгляните на эту божественную
розу,—говорить св. Бернардъ:—страдане и любовь со-
перничаютъ друтъ съ другомъ, чтобы придать ей яркоеть
и цвЪтъ пурпура. ЦеЪть, безъь сомнЪвя, отъ крови,
истекшей изъ ранъ Спасителя... Какъ холодной ночью
роза бываеть закрыта и раскрывается линь утромъ при
первыхъ лучахъ солнца, такъ и этоть цв$токъ, Шшсусъ
Христосъ, казалось, свернулся, точно оть ночного
холода, со времени грхонаден1я перваго челов%ка,
но когда завершился крутъ временъ, онъ внезапно рас-
пустилея подъ солнцемь любви».

Вепомните «легенду» у Нлещеева: «Былъ у Христа
младенца садъ. И много розъ взростилъ Онъ въ немъ»,—

90

но розы побрали еврейске мальчики, а для Христова
вЪнца остались одни лишь шипы:

И изъ шиповъ ови сплели
ВЪнокъ колющй для Него,
И капли крови, вм$ето розъ,
Чело украсили Его.

Вь нЪкоторыхъ м5стностяхь Германи особый роду,
розы (това габотиова) зовется «терновымъ вЪнцомъ
Христа», красныя пятна на ея стеблё-—елЪды Его
крови.

То же представлене Христа розой мы ветртимъь
на другомъ конц Европы, какъ христанекое тол-
кован1е обычая, унаслЗдованнато отъ языческой ста-
рины. У елисаветпольскихъ армянъ есть праздникъ
Вардаваръ, Преображене Христово; онъ замЪнилъ
древнее праздноване Афродиты, которой посвящена,
была роза; Вардаваръ означаеть сяне розы; оЪени,
которыми обмфниваются парни и дЪвушки въ наве-
чере и ночь на Преображене, сопровождаются при-
пЪвомъ, въ которомъ говорится о роз®. А хриетан-
ское толковане такое: что Христосъ до своего Пре-
ображештя быль подобенъ розЪ въ бутон%, а во время
Преображеня изъ Его тЪла разлилось и загорт-
лось розовое сяе, которое было и у Адама въ раю
и которымъ Христосъ показалъь славу и велише
Творца.

Символика розы распространилась и на Богоро-
дицу. Это—жезль отъ корня Тессея, и цвфть (Хри-
стосъ) выйдеть изъ корня—такъ понимали проро-
чество Исайи; съ другой стороны жезль Аарона
(Числ. ХУП) сталь символомъ Пресвятой Д%вы:

91

въ западныхъ изображеняхъ Блатовз щен1я онъ изо-
браженъ расцеЪтшимь деревомъ, на немъ св. Духъ
въ видЪ голубя. Подъ вмяюемъ этой символики
измфнился разсказъ первоевангеля Такова (гл. ТХ),
гл% на осифа, держащахо въ рукахъ жезлъ, спускается
толубь въ знамене того, что онъ будетъ обручникомъь
Богородицы: этоть жезлъ также расцвЪталъ. Народ-
ная фантазмя принялась работать въ этомъ напра-
влени: разсказывали, что въ числЪ знамений, бывитихь
о РождествЪ Спасителя, было и то, что изъ ствола,
бальзама выросъ толубь; либо въ саду одното изъ
волхвовь вылетфль голубь изъ цвЪтка, что быль
краше розы. У св. Бернарда роза-—уже символъ
Богородицы, и этоть символъ остался въ христан-
ской поэзии и искусствЪ: гоза шузыса, западнаго ино-
сказаня. Въ примфневи къ жезлу Тессея Богороди-
ца— розовый кусть, роза-—Хриетосъ. ВидЪн!е младенца,
Христа среди куста розъь въ цвфту ветрЪчаетея въ
жиии св. Сузона; въ н5ёмецкихь повфрьяхь и нЪеняхъ
розы появляются на кустахъ, давно не дававшихъ цвЪ-
та, когда Богородица, уже зачавигая отъ св. Духа, про-
биралась къ тернистой чащ%; либо «роза Марти» рае-
цвфтаеть въ ночь на Рождество на кустЪ, на кото-
ромъ Пречистая ДЪва повЪеила пеленки. Все это
объясняеть образъ, встр$чающийся въ нёмецкой пзен%
и въ цЪломь рядЪ малорусскихъ, бЪлорусскихъь и
моравскихъ; на горЪ стоять три ложа, три троба,
лежать въ нихъ Господь Богь, ФБогородица, св.
Тоаннъ; надъ св. ДЪвой выростаеть роза, изъ нея
вылегла итичка: то не птичка, а сынъ Бож!—
Лоза Тессея. жезлъ Аарона и Тосифа, съ покоющимся
на немъ св. Духомъ-—толубемъ—все это оближено

92

было съ образомь розовато куста, можетъ быть,
съ представлетемъ райскаго крестнаго древа. — и вее

это послужило символомъ Воскресевя или Возне-
сеня.

Ш.

ДвЪ символики розы ветрЪтились на почвЪ рус-
ской народной поэзи, языческая и хриспанская;:
русалки, олицетворене древнихъь Розазй, и мисги-
ческая роза-Ботородяца, изъ которой выпархиваеть
къ небу птичка; въ первомъ случа дЪло идеть о
захожемъ съ юга назван!и, во второмь—о западно-
христанскомъ иредставлени. Наша собственно ли-
рическая народная пеня знаеть розу лишь въ не-
ясныхь очертаняхъ. Въ одвой бЪлорусской воло-
чебной пиЪзснф дфвушка холила червоную розу на
отородЪ, сплела изъ цвфтовъ вЪнокъ, положила на
головку, «приншилила» и товоритъ: «Кабы у меня
личико такое было, не ходила бы я иъшкомъ, а Зздила
бы на шести коняхъ, на вороныхъ». Откуда ни взялись
буйные в5тры, унесли вЪнокъ за темные дЪса, на, бысет-
рыя р%ки; дфвушка просить братьевъ достать его,
но они утомять коней, сБкиры о лЪса потунять,
рЪкь не замостятъ, быть тебЪ, сестрица, безъ «чер-
вонаго в$нка». Вънокъ долженъ достаться лишь су-
женому, онъ сбережегь розу. «Покопаю лозу, да
посажу рожу>—такъ начинается иЪеня съ Волыни; за
каждымъ стихомъ припфвъ: Отороною, дождичекъ,
стороною, не на ту рожечку червоную! Ее стерегуть
отець, мать, брать и сестра, не уберегли; только послЪ
сторожи милатго дЪвушка говорить:

Твоя сторбжа, не ощипана рожа.

98

Въ бЪлорусской свадебной пен роза замЪнила,
народную руту, за ней осталея—желтый цвЪть»;
зъ другой, также свадебной, червоная роза говорить,
что у нея нЪть бЪлаго цвфта. Очевидно, она замЪ-
пила собою традицюнную калину, какъ, быть можетъ,
и въ сл дующей малорусской п$енз: Зеленая дубрава,
скажи мнЪ правду: какое зелье раньше расцвЪтаетъ,
хрещатый барвинокъ, душистый василекъ или полная
роза?—Раньше цвЪтетъь барвинокъ, у василька три
запаха, но нЪть краше полной, червоной розы.
СлЪдуеть еще вопросъ дубра»Ъ: какая самая ранняя
весенняя нтичка: зозуля, соловей или лебедь? Зозуля
воБхъ раныпше вылетаеть, у соловья три нап$ва,
но нЪть краше бфлой лебедушки. Параллелизмъ
завершается въ третьемъ вопрос, приводящемъ къ
уравнению: роза = лебедушка = мужняя жена. Ито
засышаетъ зарю: молодая дЪвушка, бфдная вдовушка—
или мужняя жена? Л®вушка засышаеть зарю, у бЪд-
ной вдозушки сорокъ думъ, но нЪть въ свЪтЪ лучше
мужней жены, «господыни».

Параллелизмь не выдержанъ или перепутанъ,
какъ въ одномъ вартантЪ той же пфени: василекъ,
барвинокъ, червоная калина —= мужняя жена, бЪд-
ная вдова, молодая дЪвчина.

Чмъ далЪе на сЪверъ, тЪъмъ боле блекнеть у
насъ роза. Великорусская пеня знаетъ лишь розовые
уеъты рядомъ съ алыми, голубыми или лазоревыми.
Въ одной, очевидно, захожей пъенЪ дЪвушка и па-
рень препираются, задавая другъ другу неисполни-
мыя задачи. Сшей ты мн® платьице изъ ро0зова листа
(варанты: изъ лазорева цвЪта, либо изъ маковаго
листа; изъ алаго цвЪту, котораго нЪту!). издфвается

94

дЪфвушка, а молодець ей въ отвЪть: Напряди мнЪ
дратвы изъ дождевой капли.—Въ соотв тетвующей
нижненфмецкой иЪен® дЪло идеть о платьЪ изъ ли-
повыхь листьевъ, о кнут, свитомъ изъ воды и вина.

Едва ли мы не въ правЪ заключить, что и розовые
цвЪты, н розовый листь не указывають на живое,
реальное представлен1е о роз; она и не вошла въ
нашу народную п\Ъесенную флору, какъь на западЪ.
Тамъ она пробиралась въ нее постепенно, изъ мона-
стырекихъ садовъ и рыцарекихь замковъ, гдЪ чудес-
ный, захоний цефтокъ холили и берегли за высокой
оградой, а народная фантаз:я возбуждалась къ пред-
оставлено какихъ-то заповЪдныхь, таинственныхъ
цвЪтниковъ, куда пути заложены. Таково предета-
влеше о Вовепоатеи” въ ВормеЪ и въ ТиролЪ: кь
послЪднему ведуть четверо золотыхь воротъ, и обве-
денъ онъ, вм$ето ствны, шелковой нитью, но горе
тому, кто проникнетъ къ его розамъ, ароматъ которых
разносится по лЪеу: смзльчакъ понлатится рукой и
ногой. Тамь парить демоническй МЛауринъ, похи-
тивпий красавицу Симильлу; витязи старонЪмецкой
поэмы, носящей его имя, отваживаются на подвитьъь,
Лауринъ взять въ илфнъ, красавица освобождена.
Демоническое существо, властитель розъ, напоми-
наеть очертаня международной сказки: объ от»,
который, отьёзжая, спрашиваеть дочерей, какого
тостинца каждой изъ нихъ привезти. Одна проситъ
. одного, другая другого, третья заказываеть привезти
ей цвЪтокъ; чаще всего-—-это роза, она въ саду какого-
то чудовища, змфя, волка; сорвать цвЪтокъ—по-
илатиться жизнью; отець откупается тЪмъ, что обЪ-
щаетъ свою дочь въ жены чудовищу-оборотню, который

_ 95

впослфдетви оказывается заклятымъ царевичемъ. Въ
сказкз у Аеанасьева цвЪтокъ не названъ: отвЪчая
на вопросъ отца, дёвушка рисуетъ что-то на бумаг
и говорить: привези мнЪ, батюшка, вотъ эдакой
цвфтокъ!

На западЪ тайна Возепоаел’а была нарушена,
и роза вошла въ обороть народной поэзия; у насъ
было иначе, и понятно, почему легенды и иноска-
занйя о розЪ у насъ не свои. Таковъ символъ Бого-
родицы-розы. По малорусскому повЪЗрью, несомнЪнно
отреченнаго происхозжденя, она и зачата отъ розы;
болгарское повЪфрье замЪняеть розу василькомъ.
ЗВь старофранцузскомь романЪ объ император Фэа-
нуилЪВ сходное разсказывается, по какому-то апокри-
фу, о бабкЪ Богородицы, будто бы дочери Авраама:
она зачала, понюхавъ оть райскатго дерева, древа
познан1я добра и зла, оть плода которато вкусиль
Адамъ. Господь велЪль перенесть дерево въ верто-
традъ Авраама: на этомъ древЪ будетъ распятъ Хри-
стосъ; пока ангелъ спускается каждый день на древо
и цвътокъ, оберегая ихъ. Евреи обвиняють двушку
въ порочной жизни: она ввержена въ пламя, но Го-
сподь покрылъ ее цвътами, розами; до тфхъ порь розы
не водились на землф; огненные языки обратились
въ лими, розы и цвЪты птиповника, искры-—въ птички.
Назвали то место Спатр-@огг—цивЪтникъ; тамъ бу-
деть страшный судъ; обычное предане относить его
къ Тосафатовой долин%.

Легенда эта встр®чается въ м%Ъетномъ пртурочеи
къ Виелеему; такъ у Псевдо-Мандевилля дЪло идеть
о безыменной дфвушкЪ, обвиненной въ нарушени
цзломудря; она осуждена на костеръ, но горящя

69

толовни обращаются въ красныя, сырыя—въ бфлыя
розы, первыя розы на землЪ. Это одна изъ многихъ
легендъ, примкнувшихь къ кругу поэтическихъ ска-
зан й о Богородиц®, къ евангельскому разсказу о
сомнфнляхъ Тосифа.

М\Ъето дЪйстыя въ Сфатшор-Нейт, долинЪ цвфтовъ,
скорЪе розъ; въ одномъ современномъ треческомъ
предани, тождественномъ съ Мандевиллевекимъ, го-
ворится именно о долинЪ розъ. Старофранцузское
Пеиг стало какъ-бы показателемъ розы; дЪйствующея
лица византИско-французскато романа носять имена,
ое и НапевеПепг: она бЪлая роза или лиля, онъ—
красная роза; замЪчу, что Сваштр-Нот—старофран-
цузеюй синонимъ рая.

Тавъь языческая символика розы проникла въ
кругозоръ хриспанетва, порой ярко вепыхивая, часто
одухотворяясь. Отъ Афродиты и Адониса путь былъ
долый, и новое освфщене не всегда одолЪвало старое
пониман!е образа. У Данте роза—Богородица (Раг.
ххШ, 18), вЪФчными розами зовутся избранники
(Па. ХП, 19), рай—гигантекая роза, бЪлая, вЪчная,
ея лепестки-—святые, святая дружина, съ которой
Христось сочеталея своей кровью; ангелы, бЪло-
снЪжные, съ золотыми крыльями, спускаются въ нее,
точно рой пчелъ, принося миръ и любовь (ф. ХХХТ.
А у Гейне соловей еще влюбленъ въ розу, какъ въ
восточныхь сказкахъ, и роза искрится любовью;
но этого намъ не понять:

П1езе \УеН о]1а0Ъё 0161$ ав @аттев,
Юта яе пнитаб?; ог Роезе.
(Неше, Мецег ЕгёВНиое, № 84).

Зимина

(Изъ ОСборн. «ПривЪтъ», 1898, СПБ.)